Медленно протискивался внутрь, хрипло выдыхал. Затем так же медленно отстранялся, и тут же подавался вперед. Стали раздаваться редкие хлюпающие звуки.

Казалось, ему нравилось, что она просила его остановится. Как и нравилось себя не сдерживать. С головой погрузиться в это мерзкое, предоргазменное чувство. Он сжимал в руках ее стопы, гнул их все ниже, пока колени не коснулись кровати. Виноватым взглядом смотрел на Фастер, и явно хотел сказать «прости» после очередной просьбы остановиться. Толчки становились все резче и рефлексивнее, уголки губ вздрагивали, и лицо едва не искажалось в больной улыбке с приоткрытым ртом. Ненормальной улыбке, в которой читалось немыслимое удовольствие.

Он хрипел. Дышал тяжело и рвано, ему было хорошо. Член напрягался внутри горячего, мокрого влагалища, вены на нем вздувались, но мужчина изо всех сил пытался продлить момент перед разрядкой. застыть в нем. Откусить как можно больше от той булочки, которой жил в последние дни.

Не просто рефлексивный оргазм.

Больное, сумасводящее наслаждение. Ему казалось, его чуть ли не трясло. Маленькие женские ножки в руках теплели, до них хотелось дотронуться языком, затем слегка укусить. пораненные ножки. На них вообще нельзя становиться, их можно только облизывать.

Он особо не думал о том, что делал. Он делал то, что хотел.

Хотелось кончить в теплое, слабое тело. Она не сможет помешать, ей придется только принять. Все, что копилось внутри, тотальное неудовлетворение, которое теперь переродилось в неисполненное возбуждение чудовищной силы. Подавленное желание, от которого в самом деле трясло.

Она слишком слабая, чтобы напрячь ноги, чтобы свести их. У него на члене она могла только расслабиться и принять. Через унижение, стыд... принять. Слишком слабая, чтобы противостоять. У нее дрожали губы, и ему хотелось их погладить большим пальцем. Погладить, и тихо сказать: «прости, я не сдержался».

«Не могу больше».

Не мог, потому что слишком хорошо. Настолько, что по спине ползли мурашки, сердце заходилось. Взмок. От бота блестела спина. Слишком хорошо. Много, приятно.

Почему раньше было не так?

Может потому, что он пытался максимально отстраниться от чувств к маленькой сестренке-девочке, образ который так и застрял в двенадцатилетнем возрасте? Дистанцироваться? Столько боли... из-за надуманного непринятия? И только-то?

От оргазма темнело в глазах. Все, что находилось внутри, в одночасье выплеснуть… наполнить того, о ком думал. Кого воображал, о ком мечтал. Разве это — не то, ради чего стоит жить? Ради чего можно сделать что угодно, хоть вести дом, хоть обслуживать, хоть неустанно тратиться?

Он не мог отдышаться. Гроза за окном отступала, а простуженное тело начинало мерзнуть. Мужчина осторожно вернул ноги на кровать и прикрыл Фастер одеялом, все еще неловко таращась ей в лицо. Нельзя так. Нельзя, но что уж теперь?

«Я тебя люблю» — все еще бубнил Нейт, хотя его больше никто не спрашивал.

Молодой человек взял отложенный халат, быстро его накинул и вышел, однако, через пару минут вернулся. Держал в руках марлю, и небольшой полукруглый резервуар с водой. Поставил его на прикроватную тумбу, стал осторожно смачивать, затем положил ткань на влажный лоб Эммы. Этой ночью поспать не выйдет, вдруг ей станет хуже? Не выйдет, ну и пусть. Они так долго не были вдвоем, что Штайнер был рад даже этому. Будет просто поглаживать волосы, что-то рассказывать больному телу, которое его не слышит. Вдыхать знакомый запах. Напоминать о своих чувствах.

* * *

Звенело в ушах. Болела голова, слегка тошнило. Отвратительно скребло горло, и немного ныли ноги. Фастер усилием воли разлепляла глаза, пока из окна лился привычный белый свет. Взгляд скользил по стенам, замер на раскачивающимся балдахине.

Стоп. Что она тут делает?

Девушка резко привстала, и тошнота тут же усилилась, к горлу подступал ком. Жарко, и одновременно холодно, хотелось лечь назад. Она судорожно осмотрела свое тело, облегченно выдыхая. Ночная сорочка. Однако тут же сдвинула брови, и сжала в руках одеяло. Нейт. Нейт её сюда приволок, раздел, переодел. Помыл, скорее всего. Который сейчас час? Который… день?

Скрипнула дверь. В привычном халате, с улыбкой мужчина вошел в комнату, но, заметив присевшую на кровати Эмму, медленно поднял брови.

— Как ты себя чувствуешь? Голова кружится? Хочешь есть? — Тихо, осторожно говорил Штайнер, продолжая улыбаться.

— Почему я здесь? — Спросила та, напряженно глядя перед собой. — Что… что было? Вы с Бел все же расстались, раз её нет здесь? А как же ребенок?

— Эмма, это не мой ребенок. — Нейтан напрягся, но все еще держал на лице улыбку. — Да, мы расстались. Она беременна от другого мужчины, и она врала мне. Меня не беспокоит, что это случилось, я её не любил и не люблю. Вышло со всем этим переездом… глупо и импульсивно. Прости.

— Нейт. — Фастер раскрыла глаза. — Почему я в этой комнате? Между нами что-то было?

— Ну. — Мужчина замялся.

— Ладно. Это не важно. — Вдруг выпалила девушка, затем попыталась встать. Голос хрипел и вздрагивал. — Нейт, я скажу, как есть. Мне не приятно находиться здесь, после всего того, что было. Это… твоя комната, теперь. Спальня, которую ты разделишь с тем, с кем посчитаешь нужным. Я… наверно, приболела, и ты сейчас скажешь, что я не должна вставать, и все прочее… но я, пожалуй, вернусь к себе. Я не хочу видеть эту кровать. Не хочу на ней лежать, не хочу её трогать.