— Он там, где ему хорошо. Такой ответ устроит? — юлит кинолог.

— Еще как устроит. — Вбиваю в навигатор адрес Центрального автовокзала. Если Аленка хочет уехать подальше и не светить паспортом на вокзале, вариант у нее только один — автобус.

— Ну, раз ты все узнал, тогда бывай, — спешит попрощаться Смагин.

— Отставить, сержант. Бывать мы с тобой будем в другой раз. Сейчас быстро оделся, собрал Байкала и дуй на Набережную Обводного канала.

— Там вокзал. Что мы там забыли? В субботу!

Энтузиазмом в голосе и не пахнет.

— Гулять будем! — Достаю из кармана свой кружевной трофей. Как чуял, что пригодится. — А Байкал будет нюхать и искать. Женщину и ребенка.

Алена

Стараюсь не показывать Паше, насколько мне страшно. А саму трясет.

Это какая-то иррациональная тревога. Без оснований. Рассказ майора о маньяке никак не связан с мужем. Марат бил меня, но всегда вовремя останавливался. Никогда не смотрел в сторону других женщин. А мой шрам… он не от кольца.

Взбешенный муж порой не ограничивал себя обычным рукоприкладством. Ему нужно было обязательно оставить метку на память. Иногда словами — сравнениями и упреками, которые выжигали любую веру в себя и намертво запечатывались на подкорке. Иногда огнем.

После побоев он тушил о мою спину сигареты. Медленно, не позволяя дернуться. Всегда в одном месте, чтобы с каждым разом шрам становился все больше и глубже — навсегда.

Все вместе с годами это превращало меня в безвольную куклу для битья. Всегда виноватую. Всегда плохую и недостойную. Если бы не сын, не представляю, как бы я решилась сбежать. Но даже весь тот кошмар не делает Марата убийцей и, тем более, маньяком.

«Это другое!» — стараюсь успокоить себя. Однако ничего не выходит.

Вместо нормального человеческого прощания с Машей, я сбегаю из квартиры, как с пожара. А вместо заранее придуманного для сына рассказа о путешествии, рычу на своего любимого мальчика и запрещаю задавать вопросы.

Немного отпускает лишь в автобусе. Оглядевшись по сторонам, я спокойно выдыхаю. И впервые за последний час вытягиваю из себя улыбку.

— Все хорошо, — глажу Пашу по голове. — Мы немного покатаемся. Посмотрим новые места.

— С чемоданами? — хмурит брови.

— Вдруг что-то понадобится. Лучше взять лишнее, чем забыть что-то важное.

— Ты думаешь, папа мог приехать за нами к тете Маше? — мое мудрое маленькое солнышко само догадывается о причинах побега.

— Ну что ты? — Я с трудом удерживаю на лице маску спокойствия. — Папа дома. У него много дел. Соревнования, ученики и ремонт. — Загибаю пальцы.

— А я думал, мы от него снова бежим, — с зевком произносит сын, и у меня внутри все обрывается.

Ни во время побега, ни за этих четыре месяца свободы я не сказала ему ни одного плохого слова о муже. Специально, чтобы объяснить отъезд, придумала историю о генеральном ремонте.

Из-за него Марат не мог приехать к нам в гости. По той же причине мы не могли жить в прежнем доме.

Я до одури боялась, что мой мальчик узнает правду или что поймет, какое чудовище его отец. Я изо всех сил играла в счастливую семью, которая вот-вот объединится. А все это время мой пятилетний малыш подыгрывал и скрывал свои собственные страхи.

— Послушай, родной, — поворачиваюсь к Паше всем корпусом. Глажу по щекам. — У нас с тобой будет все хорошо. Никто не причинит нам вреда. Мы немного пожили вместе с тетей Машей, а сейчас поживем в другом месте. Там у тебя будет новый садик. Еще лучше прежнего! А со временем у нас обязательно появятся новые друзья.

— А я с Катей помирился…

Сын улыбается такой робкой и счастливой улыбкой, будто его дружба с майорской дочкой это основание остаться.

— Здорово, что у тебя получилось. — Тяжело сглатываю.

— Мы вместе железную дорогу строили, — Паша продолжает вытягивать из меня душу.

— Катя хорошая девочка. И папа у нее замечательный, — о маме дипломатично молчу. — Уверена, в новой группе тоже будет какая-нибудь Катя или Вика, или Света. И вы вместе построите самую лучшую железную дорогу.

Крепко обнимаю его и, пряча слезы, с тоской смотрю на перрон.

— А потом мы тоже куда-нибудь уедем?

Похоже, сын решил задать мне сегодня все те вопросы, от которых я прячусь с первого дня свободы.