Религия представляла для нацистов особую трудность, поскольку христианство не было истинно немецким по происхождению и не поддерживало совместимых этических принципов. Если Мартин Лютер мог восприниматься как своего рода «германский герой» и «пророк нордической религии», то Святой Павел рассматривался как фатально внедривший в христианскую теологию иудаистские элементы, которые не только были чужды немецкой культуре, но и угрожали расовой чистоте. Так, Ветхий Завет не мог быть спасен, а Новый Завет был терпим только в том случае, если Христос был «переделан в арийца». Партия экспериментировала с созданием новой «христианской» церкви, которая была бы более совместима с ее интерпретацией фолькистских верований, но в итоге не предприняла серьезной попытки переосмыслить религиозные обязательства немецкого народа. В свою очередь, многие пасторы и священники либо смирились с ростом нацистской партии, либо даже нашли в национал-социализме достоинства, которые можно было одобрить с кафедры. В этой последней категории протестантов было больше, чем католиков.

Нацисты были более бескомпромиссны в своем антисемитизме, который имел скорее расовый, чем религиозный подтекст. Евреи составляли около 1 % населения и, за исключением религии, ассимилировались в немецком обществе. Даже религиозная грань была довольно тонкой: нередки были случаи межнациональных браков между евреями и христианами, а также обращения евреев в христианство. Евреи предпочитали участвовать в основных партиях, особенно в левых и центральных, и никогда не создавали собственных сектантских партий.

Главным вкладом нацистской идеологии в развитие антисемитизма было настаивание на биологической основе различия между еврейской и немецкой идентичностью, которое неумолимо и навсегда обрекало евреев на расовую неполноценность, интерпретируя их присутствие в Германии как видимую и постоянную угрозу расовой чистоте немецкого народа. Поскольку религия — да и вообще любая известная система общепринятой этики — отвергала явные, пусть и невысказанные, последствия этого биологически обоснованного антисемитизма, нацисты ссылались на довольно обширную литературу по социал-дарвинизму в поддержку национальной программы евгеники, призванной укрепить и очистить немецкую расу. Таким образом, антисемитизм получил «научную» основу, которая еще больше объективизировала и дегуманизировала евреев, лишив их возможности дальнейшего существования, не говоря уже о членстве в немецком обществе. Обозначив очень небольшое меньшинство как потенциально смертельную угрозу национальному выживанию, национал-социалистическая партия настаивала на низведении других внутренних противоречий (таких, как классовые или религиозные) на более низкий уровень политики, в то время как необходимость расового единства Германии от имени народа возводилась в высшую концепцию государственного строительства.

Как следствие антисемитизма, акцент на евгенике и расовой чистоте Германии предполагал совершенно разные роли мужчин и женщин. Мужчины были воинами, а женщины воспитывали детей. Служение, которое женщины могли выполнять как часть Volk, было четко выражено в нацистском лозунге Kinder, Kuche, und Kirche (дети, кухня, церковь). Когда летом 1931 г. нацисты создали национальную женскую организацию, она была призвана культивировать «немецкий женский дух, укорененный в Боге, природе, семье, нации и родине». Неизбежный и предполагаемый подтекст заключался в том, что участие женщин в жизни общества и экономики должно быть ограничено и направлено на поддержку мужей и воспитание детей. Отчужденные радикализмом нацистской идеологии, большинство женщин не сразу приняли национал-социалистов. Однако к 1930 г. партия получила столько же (а возможно, и больше) голосов от женщин, сколько и от мужчин.

В то время как нацисты преодолевали гендерный разрыв, расширяя его, партийная идеология в целом подчеркивала общую судьбу Volk, чтобы преуменьшить и даже отбросить как опасную фантастику основные расколы немецкого общества, обусловленные классовой, оккупационной и религиозной принадлежностью. Более того, есть свидетельства того, что нацисты даже смогли проникнуть в рабочую базу коммунистической партии, используя коллективную идентичность Volk в качестве растворителя классовой идентичности. Фолькиш-идеология также поддерживала попытки нацистов построить средний путь между капитализмом и социализмом, осуждая оба пути как продукты еврейского заговора и влияния. Очищение немецкой расы, таким образом, позволило бы также создать народную экономику, в которой истинные немцы могли бы свободно реализовывать свои собственные устремления в рамках всеобъемлющей коллективной судьбы. Что это означало для тех, кто возглавлял гигантские корпорации, владел огромными земельными владениями или опирался на профсоюзы для защиты своих интересов в промышленном цехе, было неясно. Но демонизация евреев как виновников классового конфликта и экономических трудностей в целом позволила сосуществовать в рамках национал-социалистической партии совершенно разным слоям немецкого общества.

Такова, таким образом, концепция трансцендентной социальной цели, которой был посвящен Третий рейх при его основании: реализация исторической судьбы немецкой расы, народа и нации, раскрывающейся в самоочевидном превосходстве Volk, которая должна быть доведена до конца под руководством Вождя. В связи с этой теоретической конструкцией необходимо отметить несколько практических моментов. Первый — это штурмовики, которые публично демонстрировали дисциплину, бодрость и воинскую доблесть нацистского движения. Опрятные, одетые в коричневую форму, штурмовики почти всегда присутствовали в аудиториях и залах заседаний во время выступлений нацистских деятелей. Во время выборов они распространяли агитационную литературу и дисциплинированно маршировали по улицам. Но наиболее важную роль в период Веймарской республики они, пожалуй, сыграли в борьбе со своими левыми коллегами, в частности с коммунистическим Красным фронтом. Хотя большая часть этого насилия не поднималась выше обычного бандитизма, все же существовала ритуализированная форма, которая гармонировала с общим этосом партийной философии. Например, классовые обязательства компартии диктовали — помимо относительной слабости Красного фронта как военизированной силы — оборонительную стратегию, в рамках которой военизированные формирования в первую очередь защищали районы проживания рабочего класса от «фашистской» угрозы. Коммунисты сочли бы абсурдной идею активной защиты кварталов своих буржуазных и элитных врагов. Нацисты же считали всю «нацию» своим подходящим и законным местом преследования и рассматривали вторжение штурмовиков в кварталы рабочего класса как простое выражение их претензий на представительство всего Volk. В результате большая часть столкновений между нацистскими и коммунистическими военизированными формированиями происходила в рабочих районах промышленных городов.

Военизированные формирования, задействованные в политике Веймарской республики, как правило, были наиболее жестокими и эффективными в прямой зависимости от целостности и радикальности того нового основания, которое они хотели придать немецкому государству. Так, коммунисты и национал-социалисты смогли создать небольшие армии, предназначенные, по сути, для осуществления рабочей революции и реализации расовой судьбы немецкого народа. Националисты имели несколько менее эффективную силу в виде Штальхельма, поскольку их приверженность монархии или авторитарному правлению была менее полной. Хотя Штальхельм был хорошо вооружен и дисциплинирован, у него не было четко сформулированного политического проекта, который он мог бы продвигать. Социал-демократы организовали Рейхсбаннер, но их приверженность парламентской демократии сильно компрометировала их мнимую поддержку марксистской революции. Таким образом, Рейхсбаннер оказался защитником Веймарской республики — проекта, который был явно несовместим с уличным насилием и даже если бы он был, то не разжег бы жажду крови социал-демократов.

А буржуазные партии центра имели лишь символические организации или не имели их вовсе.

Все крупные политические партии имели символы и ритуалы, отличавшие их от других. Но ни одна из них не была так богата ими, как нацисты. Наиболее важным и распространенным символом был крючковатый крест или свастика, который мог использоваться отдельно или изображаться в белом круге, означавшем национализм, на красном фоне, означавшем социализм. Хотя историческое происхождение свастики неизвестно, к моменту принятия ее на вооружение Национал-социалистической партией она стала символизировать превосходство немецкой расы, имея при этом ярко выраженный националистический и антисемитский подтекст. Свастику часто прикрепляли к штандартам и несли массово, когда члены партии в униформе маршировали по улицам. Кроме того, нацисты публично демонстрировали свою преданность партии и вождю с помощью жестко вытянутого, наклоненного вверх нацистского приветствия, часто сопровождаемого словами «Хайль, Гитлер!». Нацистские символы и ритуальные формы часто заимствовались из тех, что ранее использовались фолькистскими группами, христианскими церквями и итальянским фашистским движением при Муссолини. Но их сочетание и интенсивность чувств, которые они вызывали, были уникальными. Как отмечает Вольфрам Ветте, их воздействие «способствовало отстранению интеллекта и освобождению эмоций», особенно в условиях высоко ритуализированной обстановки, в которой партия представляла своих ораторов.