Однако нацисты все же проводили плебисциты, в ходе которых населению предоставлялась возможность одобрить важнейшие государственные решения и политику. Например, 12 ноября 1933 г. общенациональный плебисцит одобрил выход Германии из Лиги Наций. 19 августа 1934 г. еще один плебисцит утвердил самоназначение Гитлера на пост президента после смерти Гинденбурга. Это был особенно важный шаг, поскольку он формально объединял президентство и канцлерство и тем самым исключал необходимость их разграничения. Почти девять из десяти голосов были поданы «за». 29 марта 1936 года плебисцит одобрил повторную оккупацию Германией Рейнской области. Он прошел бы даже в том случае, если бы нацисты не были у власти. В апреле 1938 г. аналогичный плебисцит одобрил союз с Австрией и нацистский режим в целом. Разумеется, ни один из них не имел обязательной силы. И все они проводились таким образом, что оппозиция была чрезвычайно опасна. Как демонстрация силы, плебисциты свидетельствовали о почти полном доминировании национал-социалистической партии в политической жизни Германии. Однако с точки зрения нацистской идеологии эти плебисциты свидетельствовали об органическом единстве народа и вождя, что не исключало, по логике вещей, использования средств устрашения в отношении тех, кто по каким-либо причинам не принадлежал к Volk. Несмотря на демократическую форму, это были не случаи выяснения воли народа, а демонстрации, свидетельствующие о непреодолимой силе, созданной органическим единством народа и Вождя. Таким образом, это были зрелища, в которых такие недемократические методы, как насилие и запугивание, были столь же уместны и ожидаемы, как и голосование.

Поскольку органическое единство Вождя и народа может быть только одно, другие политические партии с их шарлатанскими претендентами были не только бесполезны, но и предательски опасны. Однако они не были ликвидированы все разом. Вместо этого они уничтожались последовательно, по схеме, аналогичной консолидации власти в Советском Союзе и, как мы увидим, в Иранской Исламской Республике. В этих случаях процесс начинался с партии, наиболее враждебной замыслам и намерениям нового государства. Для нацистов такой партией была КПД, коммунисты, разумеется, уже были запрещены к моменту принятия Закона о разрешении. Затем последовала Социал-демократическая партия, активы и имущество которой были конфискованы 10 мая. Сама партия была запрещена 22 июня. Баварская народная партия, союзная католическому Центруму и разделявшая его доктринальные установки, в результате арестов 26 июня оказалась политически бессильной. Через три дня добровольно распустились националисты — предполагаемый партнер нацистской коалиции в рейхстаге. Наконец, после подписания нацистами и Ватиканом Конкордата, 5 июля был распущен и Центрум, который в знак доброй воли призвал своих политических деятелей вступить в нацистскую партию. 14 июля Гитлер издал указ о том, что Национал-социалистическая партия является единственной легальной политической партией в Германии, и что запрещалась любая политическая деятельность других партийных организаций. Наконец, 1 декабря Министерство внутренних дел объявило, что нацистская партия отныне едина с немецким государством, символически подтвердив консолидацию вождя, народа, расы и нации.

С процедурной точки зрения все это было, по крайней мере, запятнано незаконными действиями, некоторые из которых сопутствовали консолидации власти в руках нацистов (например, уличное насилие и убийства), а другие были грубым нарушением действующего законодательства. Однако предыдущие правительства создали, по крайней мере, слабые прецеденты для большинства процессов, с помощью которых нацисты захватили власть. Например, до гитлеровцев существовали прецеденты подавления свободной прессы, роспуска свободно избранных правительств в штатах, осуществления авторитарных полномочий в соответствии со статьей 48, запрета на прием на государственную службу членов отдельных политических партий и запрета военизированных формирований, связанных с основными политическими партиями. Однако нацисты использовали эти прецеденты чрезвычайно агрессивно, и их сочетание в рамках одного режима представляло собой совершенно новый и иной политический порядок.

Нацисты оппортунистически использовали формы и процессы веймарской демократии для создания своего движения и продвижения своих претензий на власть. И хотя мы можем рассматривать использование этих форм и процессов как циничную (а значит, неискреннюю) стратегию, факт остается фактом: они нашли способ интегрировать формальную демократию в свои идеологические ожидания как форму откровения и последующего представления Вождя своему народу. И в этом заключалась суть связи: Появление и публичная аккламация Вождя более или менее соответствовали формальной демократической практике, поскольку демонстрация народного признания в виде митингов, шествий, демонстраций и символических действий (например, нацистского приветствия) была совместима с голосованием и даже дополняла его (при условии, что партия более или менее стабильно увеличивала свою долю голосов).

Однако по мере приближения партии к власти идеологическая потребность в соответствии демократической практике радикально снижалась.

Партия уже бесповоротно «признала» вождя, и по мере приближения к власти проблема заключалась не в том, как убедить последний необходимый прирост немецкой общественности поддержать национал-социалистическую партию, а в том, как манипулировать политической ситуацией, чтобы другие предоставили партии возможность править. В этом отношении пропорциональная система представительства была абсолютно необходима, так как делала создание парламентских коалиций ожидаемым и почти неизбежным методом создания и сохранения правительств. Поэтому нацистам не нужно было иметь большинство голосов на демократических выборах, чтобы (условно говоря) легитимизировать свой приход к власти. Им было достаточно голосов, чтобы стать крупнейшей политической партией, а затем — желаемого партнера по коалиции, который бы обеспечил им лидерство. В чем-то эти требования не отличались от тех, что предъявлялись к демократическим партиям центра. Разница заключалась в том, что, получив власть, нацисты всегда намеревались ликвидировать демократическую практику и формы. И любой информированный наблюдатель не мог не видеть, что именно в этом заключалось их намерение.

Принятие Акта о полномочиях объединило народ и немецкое государство в органическое единство, символизируемое, материализуемое и актуализируемое Вождем. Понятие «согласия», столь важное для теории общественного договора, исчезло с момента основания, поскольку воля народа и Вождя никогда не могли расходиться, они были едины. Воля народа была зафиксирована в момент основания как само собой разумеющийся факт, но и она исчезла в момент основания как отдельный элемент теории государства. Воля народа аккуратно и полностью складывалась в абсолютную власть Вождя, который теперь был един с немецким народом, расой, нацией. Таким образом, основание уничтожило основные принципы демократической теории в тот же самый момент, когда они обрамляли и свидетельствовали о новой основе немецкого государства.

7 января 1978 г. министр информации шаха Дарюш Хомаюн опубликовал в одной из полуофициальных газет статью, в которой назвал аятоллу Рухоллу Хомейни «авантюристом, не имеющим веры и связанным с центрами колониализма… человеком с сомнительным прошлым, связанным с более сверхциничными и реакционными колонизаторами». Хомаюн, писавший под псевдонимом, который никак не скрывал авторства режима, обвинил Хомейни в получении денег от англичан в обмен на его публичные нападки на программу реформ шаха. На следующий день в священном городе Кум вспыхнули беспорядки после того, как силы безопасности режима попытались подавить протесты студентов-теологов. В последующие два дня было убито около семидесяти человек. Так началась Иранская революция.

Объекты последовавших вскоре беспорядков и акций протеста красноречиво прослеживали связь между модернизацией по западному образцу и программой шахских реформ, недвусмысленно демонстрируя враждебность населения к ним. 18 февраля в результате беспорядков в Тебризе погибло не менее 27 человек и 262 получили ранения. Были атакованы «кинотеатры, винные магазины, рестораны, банки, парикмахерские» и штаб-квартира политической партии режима. 19 августа, 480 человек погибли в результате поджога кинотеатра «Рекс» в Абадане. 8 сентября в Тегеране было объявлено военное положение, войска убили сотни демонстрантов в ходе акции, названной впоследствии «черной пятницей». 4 ноября около десятка студентов погибли во время протестов в Тегеранском университете. На следующий день протестующие сожгли «[б]анки, гостиницы, кинотеатры, выставочные залы» и Министерство информации, а партизаны напали на полицейские участки по всему городу. Армия наблюдала за происходящим, но ничего не предпринимала. В этот период забастовки и забастовки государственных служащих в государственных учреждениях и на государственных предприятиях все больше парализовывали как бюрократическую рутину, так и экономическую деятельность.