Нельзя было показывать собственную неопытность, нельзя — эти мысли мешали, я и гнала их прочь, и цеплялась за них.

Пальцы Миара уже беззастенчиво сдвинулись полоску белья, проникая между мягких уязвимых складочек, и я вздрогнула, инстинктивно сводя колени — нет, он может понять сразу…

— Стойте! — я отодвинулась к краю, ускользая от его руки.

— Раньше надо было думать, думать и уходить, а теперь я уже и так… стою. Давно, — шепнул он мне на ухо и лизнул ушную раковину, прикусил мочку уха, от чего меня словно кольнуло внизу живота. И захотелось опять почувствовать его язык во рту и руку между ног.

— Давно?

— С первой нашей встречи, когда ты врезалась в меня, как маленький боевой кабанчик.

— Сами вы… кабанчик. Козлик безрогий… А как же коньяк? На который вы поспорили… с Кертоном…

— В бездну Кертона. В бездну коньяк. Всё будет в порядке, Ари. Всё обойдётся. Всё обойдётся…

О чём он?

У меня безбожно путались мысли, и я теряла контроль над ситуацией… нельзя было терять контроль!

— Можно мне? Я тоже хочу. Я так долго этого ждала… — шепнула я и положила руку ему на пах. Бархатные домашние штаны, я даже не уверена, было ли под ними бельё, настолько отчётливо чувствовала каждую жилку на члене, тонкая мягкая ткань совершенно ничему не препятствовала. Боже, боже, что я делаю, надо бежать, он всё поймёт, я не смогу, он вышвырнет меня отсюда…. Рука Миара опустилась на мою, удерживая, не давая её убрать, губы снова прижались к моим, он словно пришил меня к этой своей постели, и я растерялась под двойным напором — удивительно приятных, хоть и болезненных глубоких поцелуев, от которых горело лицо, и настойчивой руки, водящей моей рукой по его возбуждённой плоти.

«Ничего особенного, в этом нет совершенно ничего особенного, это просто тело, просто ему будет приятно», — убеждала я себя, теряясь в ощущениях. Миар толкнул мою руку в свои штаны, преграда ткани исчезла, я обхватила его член рукой, а он укусил меня за губу, не отводя потемневших глаз от моего лица.

Мрак, я не должна показаться неопытной, я не должна… Но когда это происходит на самом деле, не на словах — всё совсем иначе. И вот так, в постели, лёжа — тоже иначе.

Я сжала пальцы и стала водить вверх и вниз, надеясь, что не сделаю ему больно или неприятно. Его рука поглаживала мою грудь, другая расстёгивала крошечные застёжки комбинации, и вот уж в нём-то уверенности и опыта чувствовалось — хоть отбавляй. Очередная интрижка, очередная навязавшаяся девица… Одна из многих, такая, как та Акрысия из Асветона. Не первая и не последняя.

Обидно.

Как же обидно!

Я почувствовала выступившую на смутительно гладкой головке члена каплю, размазала её по горячей коже, губы ректора сомкнулись на моём соске, мягко потянули… Миару нравилось меня трогать, нравилось моё тело, я это чувствовала, ему нравилось быть со мной, но как же мне хотелось большего! Какая же ты дура, Ари-Котари. Что тебе важнее — собственная жизнь или то, что он о тебе подумает? В любом случае, думать о тебе очень скоро он будет очень и очень плохо…

Но не сейчас.

Миар стянул с меня бельё, положил руку на второй сосок и стал поглаживать его одновременно с первым, который ласкал губами. Уверенный. Опытный. Неужели он ничего не понял? А если понял… то до финала дело не дойдёт.

И пусть.

И отлично, если так.

На ладонь брызнула тёплая жидкость, а ректор уткнулся лбом мне в грудь, тяжело дыша.

— Что за несдержанность.

— Слишком долго… сдерживался. То есть, воздерживался.

— Мерзавец развратный. Сколько женщин у вас было, верлад Миар? — прошептала я. — Ненавижу их всех.

Мрак, я не вру ему сейчас.

Ненавижу.

— Вероятно, побольше, чем у вас мужчин, лада Ари, — он почти лёг на меня, продолжая целовать грудь и ласкать между ног, и я не могла протестовать, кожа горела, а тело выгибалось ему навстречу. — Надеюсь на это… Но я их тоже ненавижу.

Да уж, однозначно больше.

— Таких, как вы, не было ни одного.

— Ты нагло врёшь … и льстишь, маленькая, сладкая, испорченная девчонка, — в промежутках между поцелуями и прикосновениями он избавил меня от чулок, однако сам так и не разделся. — Влетела в мою жизнь, как ветер в открытое окно, и всё перевернула вверх дном. И как я теперь остановлюсь? Ты не понимаешь. Я должен остановиться…

— Я не хочу, чтобы вы останавливались, — в этих моих словах тоже было слишком мало лжи, увы. Зато последующие были ложью от начала до конца. — Я принимаю противозачаточное зелье, я же говорила.

— Неважно.

— Я выпила его перед тем, как идти к вам. Оно сработает.

— Маленькая хитрюга. Ты все специально подстроила?

— Предусмотрительная, — боги, что я несу! — Я постоянно себе представляю вас. Нас. В одной постели. На столе. У стены. Везде. Постоянно. Как вы делаете со мной всё это. Снова и снова. С самого первого дня.

То, что мне говорил Эстей, то, чему он меня учил, сливалось с тем, что я чувствовала. Я не врала.

Запрокинула голову, выгибаясь к Миару, его рукам, его губам.

— Ари…

Я чувствовала его. Грудь, твердый живот, член, упирающийся в низ моего живота.

— Ари, нам на самом деле нельзя, ты не знаешь всего…

— Нельзя. Да, нельзя же так… Конечно. Не сегодня, — сказала я, малодушно радуясь отсрочке — и в то же время содрогаясь от разочарования. — Давайте не сегодня, а потом… Как-нибудь потом.