Я навострила уши.

— А что случилось?

— Он потребовал уничтожить рицинию. А маме же в этой теплице каждый росток ближе родной дочери, это во-первых. Не говоря уже о чокнутых ядоварах, те вообще подняли вселенский вой, чуть ли не голодовку объявили, как же, траур у них. А во-вторых, как её уничтожать-то? Она же жутко опасная, и никто толком не знает, как её безопасно утилизировать. Закопать? А вдруг почву отравит, какие-нибудь там сточные воды? Сжечь? А как лучше нейтрализовать ядовитые пары? В общем, ректор наш что-то свихнулся окончательно, с такими-то инициативами. Признавайся, Ари, твоих рук дело?

— Моих, — почти честно ответила я. — Он мне предложение сделал, я отказалась, теперь вот с ума сходит.

Вместо ожидаемого вопля восторга, подруга поморщилась.

— Не смешно. Хотя было бы неплохо прищемить ему хвост. Почему не дал тебе с Кертоном потанцевать, собственник завистливый?! Ари, если ты Кертона по дружбе со мной к себе не подпускаешь, то… зря. Не надо лишать себя счастья из-за меня! Я всё пойму и приму. Не сразу, конечно, только не скрывай от меня ничего по дружбе, пожалуйста!

— Нужно мне такое счастье! — выдохнула я. — Знаешь, больше всего на свете я хочу жить спокойно, вот и всё. От этих мужчин одни проблемы.

Шаэль недоверчиво покосилась на меня и промолчала.

Ванда и Юс ушли, а мы остались в столовой. Шаэль беспокоило полное отсутствие у меня аппетита, моё лицо, моё настроение и молчание, и она принялась таскать мне оставшуюся с завтрака еду. Вскоре к ней присоединилась и Дорис. Верлада смотрела на меня с сочувственным вниманием, казалось, читая в моей душе то, что и я сама не могла толком разобрать.

Идти на лекции я наотрез отказалась, сославшись на недомогание, и после долгих уговоров подруга наконец-то ушла. Если не считать работников столовой, занятых своими делами, в столовой я осталась одна, всё ещё судорожно раздумывая, что же мне делать.

«Я на тебе женюсь!»

Почему Эстей не предусмотрел этого варианта?! Почему был так уверен, что Миар на это не пойдёт?

Что-то изменилось? Или… дело во мне? Так глупо хотелось поверить именно в это, что встреча со мной оказалась для Миара чем-то особенным, в корне изменившим его взгляды на мир. Как он ни злится, но на самом деле я для него особенная.

А все эти рассказы о ревнивой невесте — просто глупая выдумка.

Как же хотелось в это верить!

Но что же теперь?

Миар женится на мне, а Эстей оставит нас в покое и будет придумывать что-то другое, чтобы добыть свой вожделенный ключ. А я… я никогда не смогу рассказать Миару обо всём произошедшем.

…и Эстей просто забудет про гибель Мертона, просто оставит меня в покое? Да быть такого не может.

Я раздражённо почесала руку. Что я могу сделать? Рассказать Миару о Мертоне? Вряд ли это что-то изменит.

Единственное, что я ещё могла напоследок, чего бы мне хотелось из реального и исполнимого — разобраться с дурацкими кражами и дурацким рицинидом, который уж точно не должны продавать, позоря тем самым Академию и создавая лишние проблемы Миару! Достаточно ему уже тех проблем, что создаю ему я…

— Ох! — сказала вдруг Дорис. Последнюю четверть часа она подметала пол в столовой, не требуя, впрочем, чтобы настырная студентка убралась подобру-поздорову. А тут вдруг нагнулась и стала рассматривать какой-то небольшой предмет, лежащий в ладони. — Ари, не твоя вещица?

— Что? — не без труда отвлеклась я от собственных мыслей. — Какая? Ты о чём?

— Да вот, кто-то обронил. А девчонок-то у нас, сама знаешь, раз — два — и обчёлся.

Я без особого интереса привстала, взглянула на её аккуратную ладонь с чуть сморщенной от постоянной работы с водой кожей и увидела маленькое серебряное колечко с крошечным крючком — недорогая и очень простая женская серёжка.

Чувствуя усиливающуюся слабость, медленно протянула руку и взяла такое знакомое украшение. Точно такое же, только темное и тусклое, я обнаружила под злосчастной рицинией во время своей отработки с Шаэль.

— Не моё, — я не узнала свой собственный голос, неестественно ровный. — Но, кажется, видела у кого-то… Поспрашиваю у девочек.

— Поспрашивай, — легко согласилась Дорис. Закончила с полом — серёжка всё еще жгла мой кулак — и стала заниматься салфетницами.

— Дорис, а ты помнишь девушку-первокурсницу, которая два года назад умерла от простуды? — спросила я, набравшись таки сил для того, чтобы подняться. Дорис, раскладывавшая салфетки на соседнем столе, остановилась и задумалась, на лбу собралась гармошка морщинок. Потом она кивнула.