Как нам кажется, нельзя безоговорочно отвергать версию Диодора о ночном нападении греков на персидский лагерь только на том основании, что об этом не говорит Геродот. О битве, после которой никого из греков не осталось в живых, должны были ходить самые разнообразные слухи и домыслы, и вряд ли кто-нибудь имел достаточно информации, чтобы детально реконструировать события, произошедшие у Фермопил в последние сутки.

В военном отношении сражение при Фермопилах, конечно, принесло определенную пользу грекам. Леонид и его отряд задержали наступление персов и дали возможность общеэллинскому союзу провести мобилизацию, подтянув основные силы к Истму. Афиняне в свою очередь успели спасти население города, эвакуировав всех его жителей на острова.

Геродот называет имена наиболее отличившихся в этом сражении воинов. Среди спартанцев это были Диенек и два брата — Алфей и Марон, сыновья Орсифанта[119]. Среди феспийцев — Дифирамб, сын Гарматида. Особенно любопытен рассказ Геродота о Диенеке. Приведем его полностью: «Еще до начала битвы с мидянами он (Диенек. — Л. П.) услышал от одного человека из Трахина: если варвары выпустят свои стрелы, то от тучи стрел произойдет затмение солнца. Столь великое множество стрел было у персов! Диенек же, говорят, вовсе не устрашился численности варваров и беззаботно ответил: “Наш приятель из Трахина принес прекрасную весть: если мидяне затемнят солнце, то можно будет сражаться в тени”» (VII, 226). Рассказ об остроумном ответе Диенека — свидетельство того, что уже во времена Геродота спартанцы славились своими лаконичными и нетривиальными высказываниями. В Греции ходило множество анекдотов, действующими лицами которых были спартанцы. В них обыгрывались основные черты спартанского характера и выражалось глубокое уважение к присущему им чувству долга и чести. Большинство этих анекдотов скорее всего возникли в среде афинских лаконофилов, поклонников Спарты и всего спартанского, которых немало было в Афинах особенно на рубеже V–IV вв. Но часть их, конечно, принадлежала самим спартанцам. Свидетельствами широкого распространения жанра исторического анекдота с обязательным его компонентом — остроумным ответом спартанца — являются два трактата Плутарха, названия которых говорят сами за себя: «Изречения спартанцев» и «Изречения спартанских женщин»[120]. Что касается рассказа Геродота об ответе Диенека, то скорее всего это именно исторический анекдот, возникший постфактум[121]. Героическая гибель всего спартанского отряда во главе с царем Леонидом не могла не породить рассказы подобного рода.

Те, кто пал, защищая Фермопилы, были похоронены согласно спартанскому обычаю там же, где они погибли. Память о павших была увековечена вскоре после их гибели. Над могилами было возведено пять стел с эпитафиями в их честь (Strab. IX, 4, 2 р. 425) и каменный лев в память о Леониде (Her. VII, 225, 2). Три из этих эпиграмм цитирует Геродот (VII, 228). Первая была посвящена всем грекам, погибшим еще до того, как Леонид распустил союзные отряды. Эта надпись — самая лаконичная и отстраненная:

Против трехсот мириад здесь некогда билось четыре

Тысячи славных мужей Пелопоннесской земли.

(Simonid. ар. Her. VII, 228 / Пер. Н. Харламовой)

Вторая надпись была посвящена непосредственно спартанцам. Она имеет форму обращения. Ее автором, как, впрочем, и остальных, был знаменитый поэт Симонид Кеосский (557–469), обладавший особым даром вызывать чувство скорби:

Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,

Что, их заветы блюдя[122], здесь мы костьми полегли.

(Simonid. ар. Her. VII, 228 / Пер. Л. Блуменау)

Обращает на себя внимание своеобразная перекличка между поэтом Симонидом и историком Геродотом. Так, Геродот передает беседу между Ксерксом и находящимся в его ставке бывшим спартанским царем Демаратом. Последний на просьбу персидского царя рассказать ему о спартанцах утверждает следующее: «Есть у них владыка — это закон, которого они страшатся гораздо больше, чем твой народ тебя. Веление закона всегда одно и то же: закон запрещает в битве бежать пред любой военной силой врага, но велит, оставаясь в строю, одолеть или самим погибнуть» (VII, 104). И Геродот, и Симонид говорят об одном и том же — о некоем законе, который запрещает спартанцам бежать с поля боя. Правда, у Геродота — это общая сентенция, а у Симонида — конкретный случай применения данного закона.

И, наконец, третья эпитафия посвящена всего одному человеку — прорицателю Мегистию, прикомандированному к спартанской армии. Спартанцев во время их походов обычно сопровождал по крайней мере один профессиональный прорицатель. В среде самих спартанских граждан подобных специалистов не было, и приходилось нанимать на службу прорицателей-иностранцев. Как правило, спартанские власти не жалели на это денег и приглашали к себе профессиональных гадателей из самых знатных жреческих семей Эллады. Иногда за свою службу эти иностранцы даже получали в Спарте гражданские права, что являлось особенной и очень редкой привилегией[123]. Мегистий вполне соответствовал этим параметрам. Он был иностранцем и происходил из знатного жреческого рода Мелампидов[124]. О его высоком происхождении, в частности, свидетельствует тот факт, что автором посвященной ему эпитафии был Симонид, считавший Мегистия своим другом:

Славного это могила Мегистия. Некогда персы,

Воды Сперхея пройдя, здесь сокрушили его.

Сам прорицатель, он ведал: близка неизбежная гибель,

Все ж пожелал разделить участь спартанских вождей.

(Simonid. ар. Her. VII, 228 / Пер. Н. Харламовой)

Симониду принадлежит и несколько других фермопильских эпитафий, не упомянутых Геродотом. Среди них эпитафия, выбитая на постаменте надгробного памятника Леониду:

Между животными я, а между людьми всех сильнее

Тот, кого я теперь, лежа на камне, храню.

Если бы, Львом именуясь, он не был мне равен и духом,

Я над могилой его лап не простер бы своих.

(Simonid. ар. Anthol. Pal. VII, 344 / Пер. Л. Блуменау)

Само надгробие представляло собой фигуру льва (по-гречески Леонид означает лев). На месте битвы, на холме, и сегодня стоит этот памятник.