Письмо Павсания предельно кратко. В нем четко и ясно формулируется стратегическая задача и предлагается удобный для царя вариант посредничества. Э. В. Рунг обратил внимание на то, что «Павсаний в переговорах с Ксерксом намерен выступать прежде всего от имени спартанцев как их предводитель, а не как военачальник Эллинского союза»[145]. Это очень важное наблюдение, проливающее свет на приоритеты Павсания и на его понимание собственного места в общем раскладе сил. Персидскому царю он представляется прежде всего как предводитель Спарты, а не как властитель Эллады (так он сам себя назвал в одной посвятительной надписи). Что касается заявленной в письме готовности «подчинить Спарту и всю остальную Элладу» власти персидского царя, то, как нам кажется, опять же прав Э. В. Рунг, решивший, что «едва ли этому заявлению в тексте письма следует придавать слишком большое значение. Это обещание следует рассматривать как искусный пропагандистский ход, предназначенный для того, чтобы заинтересовать Ксеркса в установлении с ним контактов»[146].

В ответ царь передал через Артабаза следующее послание, так же, как и письмо Павсания, дословно приведенное Фукидидом:

«Так говорит царь Ксеркс Павсанию. Добрая услуга, которую ты оказал мне спасением моих пленных людей, которых ты прислал ко мне из-за моря из Византия, записана и хранится на вечные времена в памяти нашего дома. Твои предложения мне по душе. Ни днем, ни ночью не прекращай трудов, выполняя свой замысел. Знай, что для выполнения твоего замысла будет у тебя всегда сколько угодно золота, серебра и достаточное войско, где бы оно ни потребовалось. Я послал к тебе Артабаза, доблестного мужа. Ему ты можешь довериться и обсудить с ним наше общее дело, имея в виду наибольшую выгоду для нас обоих» (I, 129, 3).

В письме царь заверяет Павсания в своей военной и финансовой поддержке, но, как отмечает А. Блэмайр, это — бумажные гарантии, реализация которых зависела от дальнейших действий спартанца[147]. Единственный конкретный ответ царя — в самом конце послания. Как и просил Павсаний, Ксеркс послал ему свое доверенное лицо — Артабаза, через которого впредь и надлежало вести все переговоры. Выбор именно Артабаза свидетельствует о серьезности намерений царя. Артабаз был известным персидским военачальником, к тому же имевшим опыт в использовании греческих агентов (Her. VIII, 127–128). Что касается предложения о женитьбе, то оно было царем полностью проигнорировано.

Аутентичность двух писем, цитируемых Фукидидом, весьма дискуссионна, но, как заметил Э. Пауэлл, «важна вера Фукидида в возможность письменных посланий»[148]. Большинство исследователей склонны считать и переписку в целом, и цитируемые Фукидидом два конкретных письма подлинными. Так, Г. Шефер, автор статьи о Павсании в «Реальной энциклопедии», отметил их стилистическое сходство с текстами трех спартано-персидских договоров 413–411 гг., также приведенных Фукидидом дословно (VIII, 18; 37; 58)[149]. Известный комментатор Фукидида Арнольд Гомм, не берясь судить о том, как сохранилась сама переписка, считает ее подлинной, основываясь на некоторых текстуальных совпадениях письма Ксеркса с сохранившимися персидскими надписями[150]. Того же мнения придерживается и А. Блэмайр. Он согласен с тем, что подлинность корреспонденции невозможно убедительно подтвердить, но настаивает на том, что все возражения носят исключительно косвенный и необязательный характер. По его словам, «язык и стиль рескрипта явно свидетельствуют в пользу его аутентичности; а включение в письмо Павсания предложения о женитьбе, проигнорированное в рескрипте, предполагает, что оно также весьма вероятно является подлинным»[151]. Адольф Липпольд, ссылаясь на нередкие случаи дружественных связей между персидской и греческой знатью, полагает, что эти примеры «сдвигают подлинность переписки Павсания… в область возможного»[152]. Согласны с такими выводами и востоковеды. Так, Альберт Олмстед, автор давно ставшей классической «Истории Персидской империи», в статье, посвященной непосредственно анализу письма Ксеркса, приходит к выводу, что царское послание — подлинный персидский документ, попавший в руки Фукидида в виде перевода на ионийский диалект[153]. М. А. Дандамаев, известный отечественный востоковед, также полагает, что письмо Ксеркса Павсанию написано в стилистике ахеменидских надписей и бесспорно является подлинным. Фукидид, как думает Дандамаев, имел копию с греческого перевода персидского оригинала[154]. Того же мнения придерживается и Э. В. Рунг. По его словам, «едва ли подлежит сомнению, что стиль этого письма напоминает эпистолярные образцы, выходящие из канцелярии персидских царей, в особенности сохранившиеся в греческих ко пиях»[155]

Но далеко не все исследователи согласны с такими выводами. Так, уже К. Ю. Белох и Р. Пёльман, а за ними Г. Бенгтсон и Ч. Форнара высказывали сильные сомнения в подлинности писем. Ч. Форнара, посчитав, что Павсаний не успел бы за несколько месяцев 478 г. обменяться письмами с Ксерксом, склоняется к радикальному выводу: «Мы должны поэтому вычеркнуть письма из рассказа Фукидида. Из этого следует, что доверие к правдивости его источников уничтожено… Мы имеем дело… с явной… фабрикацией…»[156]. Питер Родс вслед за Ч. Форнарой также считал, что «едва ли у Павсания было время во время первого занятия Византия для обмена письмами, которые Фукидид цитирует»[157]. Сомневается в подлинности переписки и Дж. Лейзенби. Он полагает, что Павсаний в письме никогда не назвал бы себя «гегемоном Спарты», а скорее употребил бы более традиционное выражение — «гегемон лакедемонян»[158]. Генри Уэстлейк идет еще дальше. Он не исключает возможности, что автором писем теоретически мог быть сам Фукидид, поскольку, «несомненно, он был способен сочинить, если того желал, письма, которые создавали бы обманчивое впечатление аутентичности, включая восточный тон и фразеологию»[159]. Но британский ученый склоняется скорее к выводу, что Фукидид заимствовал эти письма из труда какого-то предшественника, поскольку, по его мнению, такой историк, как Фукидид, вряд ли пошел бы на прямой подлог[160]. Мейбел Лэнг, прибегнув к парадоксальной умственной эквилибристике, усматривает в наличии нескольких восточных идиом в письме Ксеркса скорее доказательство подложности переписки, чем ее аутентичности. По словам американской исследовательницы, «поскольку не существует демонстративно персидских идиом в трех договорах с Тиссаферном, цитируемых Фукидидом, об аутентичности которых не спорят, то возможно, что персидские избитые фразы должны быть причиной скорее подозрения, чем гарантией подлинности»[161]. По ее мнению, связанные с письмами сказочные мотивы, такие как требование руки царской дочери или умерщвление посланцев, также свидетельствуют о фиктивности переписки[162].?. Лэнг уверена, что письма к царю и от него были подделаны по распоряжению спартанских властей и затем подброшены, поскольку маловероятно, чтобы Павсаний рискнул хранить у себя дома доказательства своей переписки с царем[163]. В том же духе высказывается и Джордж Коуквелл. По его словам, «хотя переписка с Ксерксом и представлена как подлинная, маловероятно, чтобы Фукидид мог получить копию писем, посланных Ксерксу, или что Павсаний своевременно не уничтожил столь компрометирующий его материал»[164].

К противникам аутентичности переписки относится также А. Блэмайр. При этом он обращает внимание на одно действительно важное обстоятельство — на реплику Фукидида, что письма были обнаружены позже (I, 128, 6). А. Блэмайр рискует предположить, что «поскольку этих писем, очевидно, не было среди доказательств вины Павсания, то, должно быть, они появились на свет после его смерти. В подобных обстоятельствах велика вероятность, что письма были сфабрикованы. Другими словами, не сами письма порождают беспокойство, а таинственные обстоятельства, при которых они появились на свет»[165]. Подобная трактовка возможна, но вряд ли правомерны столь радикальные выводы, сделанные на основании одной краткой и неточной хронологической ремарки Фукидида. В этом вопросе мы присоединяемся к мнению В. М. Строгецкого, по словам которого «даже противники аутентичности переписки Павсания с царем вынуждены признать отсутствие решающих аргументов, которые подтвердили бы подложность писем»[166].

Фукидид цитирует только два письма, явно положившие начало переписке. Мы полагаем, что ими и исчерпывался обмен письмами между Павсанием и Ксерксом в период первого пребывания Агиада в Византии. Видимо, только эти письма,· взятые Павсанием с собой в Спарту, и стали известны Фукидиду.

Планы женитьбы Павсания

Центральной частью письма Павсания к Ксерксу является его предложение взять дочь царя в жены и подчинить Спарту и всю остальную Элладу его владычеству (Thuc. 1,128,7). Туже версию повторяет за Фукидидом и Диодор (XI, 44, 3).

Фукидид никак это место не комментирует и не выражает удивления по поводу самой возможности подобного брака между спартанским военачальником и дочерью Великого царя. Но, насколько мы можем судить, согласно персидским обычаям, дочь царя могла выйти замуж только за персидского аристократа[167]. П. Олива, руководствуясь этим соображением, считал весьма подозрительным версию о намерении спартанского лидера жениться на дочери Ксеркса[168]. Отрицает возможность подобного предложения со стороны Павсания и А. Липпольд. По его словам, «сватовство к дочери Великого царя кажется в свете греко-персидских отношений между 500 и 480 гг. не только совершенно невозможным, но с учетом событий 480/79 г. еще и очень удивительным»[169]. Правда, В. М. Строгецкий замечает, «что не Ксеркс обратился к Павсанию с таким предложением, а Павсаний просил царя выдать за него свою дочь. Он мог и не знать всех тонкостей персидских обычаев»[170]. Ничего странного в возможной женитьбе Павсания на персидской принцессе не видит и специалист по Персии А. Олмстед. По его словам, «если в обмен Павсаний желал получить в жены дочь Великого царя, то как еще с большей пользой можно было распорядиться одной из женщин обширного гарема Ксеркса»[171].