В тот момент, когда я примерялся, как поудобнее начать спуск — а спускать всегда тяжелее, чем подниматься — рядом раздались чужие шаги. Принадлежали они человеку. Резко поднял голову, я увидел в десяти метрах на краю обрыва надо мной раскрашенное охрой лицо индейца, обвязавшего лоб пёстрой оранжевой лентой. В руках у него был потёртый винчестер с подствольным магазином на всю длину ствола, до самого среза. Мы смотрели друг на друга несколько мгновений. А затем индеец направил на меня своё оружие и выстрелил. Просто чудо, что я сумел увернуться от пули с такой дистанции и на столь сложной поверхности.

— Пахуска! — заорал он, одновременно хватаясь за рычаг перезарядки. Я же рванул из кобуры револьвер. Вновь мне повезло. У индейца оружие заклинило, а я даже раненой рукой под адреналином успел обнажить «армейца», взвести курок, навести ствол на противника и выстрелить. Моя пуля ударила индейца точно в шею, выбив фонтанчик крови. Винчестер выпал из его рук и заскользил по каменистому склону. дёрнувшись, я попытался его поймать, но чуть сам не свалился в пропасть. Плюнув, быстро полез вперёд на трёх костях. В правой держал револьвер и смотрел вперёд, чтобы не пропустить новых врагов. Вряд ли этот родственник «чингачгука» тут один. Не стал бы он так кричать. Его возглас походил скорее на предупреждающее сообщение для соратников, чем ругательство, вырвавшееся в сердцах из-за промаха.

Я оказался прав. На широкой площадке, являющейся вершиной холма, устроили себе лагерь не меньше полудюжины индейцев. Холм походил на женскую туфельку. Одна сторона высокая и крутая — каблук. Именно по ней я карабкался, подгоняемый элитником. Вторая сильно пологая. Угол подъёма оказался настолько комфортным, что на холм индейцы поднялись на верхах. Здесь хватало травы с кустарников, которые общипывали лошади краснокожих. Также росли мелкие деревца, под кронами которых устроили себе отдых бойцы вражеского отряда.

Стрельба и крик сородича прервали их сиесту, или как там у местных называется отдых в самый жаркий час дня, и взяться за оружие. Стоило мне показаться, как в мою сторону полетели пулю. К счастью, стрелки индейцы оказались теми ещё. Примерно на уровне имперских штурмовиков из интернетовских мемов. Плюс на краю стояли несколько крупных валунов. Один из них стал моим укрытием. Юркнув за него, я высунул руку с револьвером, направил ствол в нужное направление и дважды спустил курок. Попасть не попаду, но зато напугаю. Слепая стрельба в моём исполнении была хороша только в тире и на полигоне. Здесь я не рассчитывал на удачу. И тем удивительнее для меня стал громкий крик боли одного из индейцев. Неужели я попал?!

В ответ на мой камень обрушился шквал огня. Пули так и свистели мимо меня. Крошили скалу, обдавая мелкими осколками. Одна из пуль так отрикошетила от скального основания холма, что почти задела меня в бок. Выругавшись, я воспользовался паузой в обстреле, вновь высунул руку из-за камня и пальнул один раз в ту сторону, откуда громче всего звучали яростные крики и чаще раздавались выстрелы. Следом рухнул на землю, перехватил револьвер в левую руку, сместился по другую сторону камня и выглянул из-за него. Половины секунды хватило, чтобы оценить ситуацию. Четверо индейцев палили по камню, один скорчился под деревом, зажимая двумя руками левый бок. Между ладоней бурно текла кровь, сообщая, что моя пуля зацепила какой-то крупный сосуд или важный орган. А шестой крался ко мне, прижимая к плечу револьверный карабин Кольта. Вот ему-то и прилетела одна из последних пуль из моего «армейца». Его взгляд искал меня выше, а не на уровне земли.

Попал ему точно в грудь. На таком расстоянии я чётко увидел, как чужая рубашка на левой стороне груди мгновенно покраснела от крови. Враг дёрнулся назад, уронил карабин, как-то удивлённо и с обидой посмотрел на меня, будто говоря «меня-то за что?», а затем упал на землю, как марионетка с обрезанными нитями.

Его товарищи разразились гневными, яростными криками. К этому моменту они разрядили свои винтовки и взялись за револьверы.

Воздух на вершине холма пропах запахом сгоревшего пороха. Если бы не высота и лёгкий ветерок, сдувавший дым, то здесь бы всё было бы как в тумане.

Бах!

Я выпустил последнюю пулю из револьвера. Не попал, но напугал. Свинцовый цилиндрик выбил щепоть щепок из дерева над головой крупного индейца, стоявшего на одном колене и палившего в меня из тяжеленого капсюльного револьвера, удерживая тот двумя руками. От испуга он упал ничком на землю, превратившись для меня в прекрасную мишень.

«Чёрт!», — ругнулся я про себя, когда повторно надавил на спусковой крючок, но вместо выстрела курок лишь вхолостую щёлкнул. Будь в барабане ещё бы патрон, то здоровяку тут бы и настал конец.

Убрав бесполезный револьвер в кобуру, я достал второй. У меня осталось всего шесть выстрелов. Плюс горсть патронов для винчестера-мушкета. Увы, в данный момент они бесполезны.

Перезарядившись, индейцы устроили повторный массированный обстрел моего укрытия. В чём суть такой бесцельной траты боеприпасов я не понимал. Если б ещё под шумок кто-то из них подкрался ко мне — ладно. Но после того, как подобная попытка провалилась у обладателя револьверного карабина-«кольта», больше никто из выжившей четвёрки ко мне не лез. Рискуя нарваться на случайную пулю, я несколько раз выглядывал из-за камня то слева, то справа, оценивая обстановку. Враги в свою очередь, убедившись в меткости моей стрельбы, укрывались за камнями и деревьями.