— Я хочу развода, Рания, — отчеканивает он тем же тоном, каким обычно отдаёт распоряжения подчинённым. — Я заберу свои вещи сегодня.

— Но дети. Что я скажу детям? — хватаюсь за эту мысль, как утопающий за соломинку.

— Дети уже взрослые. Ты прекрасно знаешь, что старшие заняты своими семьями, а младшие скоро поступят в университет, поэтому погружены в учебу.

Его слова звучат так холодно и расчётливо, будто он давно всё спланировал и просчитал. Пока я пекла пироги и собирала фотоальбом, он выстраивал свою новую жизнь — без меня.

— Ты меня когда-нибудь любил? — вопрос вырывается сам собой, и уже в момент произнесения я понимаю, как жалко это звучит.

Рамазан отворачивается к окну. Снаружи идёт дождь — крупные капли стекают по стеклу, как слёзы, которые я сдерживаю из последних сил.

— Я думал, что любил, — наконец произносит он. — Но теперь понимаю, что то было не настоящим чувством. Это был долг, ответственность, привязанность. называй как хочешь. Но не любовь. Не такая, как с ней.

Каждое его слово — как удар ножом. Мне кажется, что я физически ощущаю, как внутри что-то обрывается, рвётся на части. Тридцать лет жизни перечёркнуты одной фразой. Тридцать лет, которые для меня были наполнены любовью, для него оказались лишь обязательством.

— И когда ты… познакомился с ней? — выдавливаю из себя вопрос, хотя каждое слово даётся с трудом.

— Это не имеет значения. Но именно с ней я чувствую себя счастливым, — отвечает он, и мне кажется, что его голос теплеет, когда он говорит о ней. Это ещё больнее.

Ещё один удар. Она намного моложе меня? И, наверное, красивее. И успешнее. И лучше во всём.

В памяти всплывает моё отражение в зеркале сегодня утром — седеющие волосы, морщинки вокруг глаз, руки с проступающими венами. Тело, родившее четверых детей.

— Ты влюбился как мальчишка? В свои пятьдесят? — пытаюсь придать голосу иронию, но выходит только горечь.

— Да, Рания, именно так, — он смотрит прямо в глаза. — Я понял, что ещё не поздно быть счастливым. По-настоящему счастливым.

— А мы с тобой. — моргаю, сдерживая слёзы. — Наша семья. всё это время.

— Ты была хорошей женой, — говорит он, словно это должно меня утешить. — Хорошей матерью нашим детям. Но между нами никогда не было той искры, понимаешь?

Не было искры? А как же те ночи, когда мы не могли оторваться друг от друга? Как же наши путешествия, когда мы забывали обо всём на свете? Как же тысячи мелочей, которые составляли нашу жизнь — его любимый кофе по утрам, который я научилась варить идеально, книги, которые мы обсуждали, фильмы, которые смотрели вместе, наши семейные шутки? Всё это было фальшивкой?

— Я хочу, чтобы ты знала, — продолжает он, выпрямляясь и становясь ещё более официальным, — я обеспечу тебя финансово. Дом останется тебе, я продолжу оплачивать обучение младших. Ты ни в чём не будешь нуждаться.

Ты ни в чем не будешь нуждаться…

Ты ни в чем не будешь нуждаться…

Ты ни в чем не будешь нуждаться…

Эта фраза звучала у меня в голове из раза в раз. На повторе. Изматывала. Тарабанила.

Она преследовала меня повсюду.

Поначалу я думала, что схожу с ума. Этот голос, это обещание гналось за мной, словно молотком ударяло по темечку, свистело в ушах, крутилось в мозгу…

Поначалу я даже не помню когда спала. Проваливалась в беспокойное марево, откуда с бешено колотящимся сердцем рвалась обратно, просыпалась от собственного воя.

Поначалу было настолько больно, что я звонила с утра детям и бодрым голосом придумывала причины почему меня сегодня не будет дома: то музей, то театр, то симфонический оркестр, то занятия йогой, а потом плавание в этом же фитнес клубе в бассейне, то курсы гончарного искусства, о которых я давно мечтала…

Я врала бесподобно. Даже если дети не верили, а приезжали посмотреть, вдруг мама все же дома, то в первый раз выяснили, что мама все замки в доме поменяла, поэтому их ключи не подходят. Поэтому остались на улице. А потом мне звонили. Только я ведь была “занята по расписанию”, поэтому сбрасывала сразу звонок на телефоне, который непременно был на беззвучном, и писала короткую смс: “Занята”.

Так прошел месяц моего заточения.

Месяц моего вранья собственным детям.

Месяц, как я выла в голос по ночам в нашей с Рамазаном спальне так, что наутро могла только хрипеть.

Месяц я оплакивала свою боль, свое прошлое, свою любовь, которые с корнями вырвали в один единственный вечер.

Месяц как не включала в доме свет, потому что мое персональное солнце потушили.

Как другие женщины переживают развод я не представляла.

Сама я умирала изо дня в день.

И это самое страшное.

Я уже мечтала, чтобы просто не проснуться в один прекрасный момент.