Наконец Мурад отстраняется, держа меня за плечи, как будто боится, что я упаду. Взгляд его — копия отцовского — пронзительный, требовательный. То же строгое выражение лица, те же жесткие складки возле рта.

Это так больно — видеть Рамазана в чертах сына.

— Мурад, — мой голос звучит неожиданно спокойно, хотя внутри поднимается волна горечи, — я не понимаю, о чем ты.

Мурад переводит взгляд на мою мать, потом снова на меня. Я замечаю, как его широкие плечи напрягаются под дорогим пиджаком — он весь как натянутая струна.

— Год, мама. Целый год папа встречался с этой женщиной, — говорит он, и каждое слово как острие ножа.

Год?

Целый год Рамазан делил постель с другой женщиной?

Пока я готовила его любимые завтраки, стирала его рубашки, контролировала учебу младших детей, слушала рассказы о его рабочем дне…

В груди разливается жар. Я отстраняюсь от сына, нащупываю спинку стула и тяжело сглатываю. Мои руки дрожат, и я сжимаю их в кулаки, чтобы унять дрожь.

— Ты знал? — тихо спрашиваю я, поднимая голову и глядя прямо в глаза сына. — Всё это время ты знал о ней?

— Нет, не знал, — отвечает сквозь зубы, а потом запускает пятерню в волосы, создавая на голове хаос. — Но я видел, что он изменился в течение последнего года, — меряет кухню шагами, Мурад нервничает и не находит себе места. — Только я не понимал причину, — наконец выдыхает на одном дыхании и тут же останавливается на месте напротив меня. — Только сейчас всё встало на свои места. Когда он объяснил нам с Ахметом… буквально на следующий день после того, как ушел от тебя с одним чемоданом, — проговаривает шепотом и потрясенно. Растирает лицо рукой и упирает руки в бока.

Я слушаю собственного сына и снова погибаю внутри. Думала, что смогла взять себя в руки. Думала, что нельзя ранить сильнее предательства. Но оказывается, я это началось не сразу… В последний год все менялось в моем муже, а я не замечала…

— Зумрут беременна, — резко выпаливает Мурад, словно сорвавшись. — Поэтому папа решил, что пора рассказать тебе правду.

Я слышу грохот — это моя мать роняет чайник. Звон металла о плитку звучит как-то отдаленно, сквозь шум в ушах.

Смотрю на эту картину стеклянным взглядом. Я не заметила как мама отошла от нас. Кажется, она хотела налить еще один чай. Может не хотела мешать разговору матери и сына?

Перед глазами красным вспыхивает имя… Имя любовницы моего мужа…

Я наконец слышу её имя из уст сына, и что-то внутри меня окончательно ломается. В глазах темнеет, и на мгновение я думаю, что потеряю сознание. Вцепляюсь в край стола, чтобы удержаться.

Зумрут беременна. От моего мужа. Маленький комочек с его глазами, с его улыбкой. От мужчины, с которым я прожила тридцать лет, родила четверых детей.

Теперь и она носит его ребенка.

— Если бы ты обратила внимание, если бы не была так поглощена своими сиротами…

— Мурад! — резкий голос матери возвращает меня к реальности. — Как ты можешь говорить такое?

— А как мне ещё говорить? — огрызается он, и я вижу, как желваки ходят на его скулах — точь-в-точь как у Рамазана, когда тот сердится. — Мама весь год занималась своим благотворительным фондом! День и ночь на телефоне, встречи с инвесторами, поездки по детским домам! Папа приходил домой, а её вечно не было!

У меня перехватывает дыхание. Неужели мой собственный сын винит меня в измене Рамазана? Неужели помощь сиротам, поиск средств на ремонт обветшалых детских домов — это то, что разрушило мой брак?

Вспоминаю, как началась моя благотворительная деятельность…

Три года назад я случайно оказалась в детском доме — искала, куда отвезти вещи, из которых давно выросли младшие.

Вещи я нашла под кроватью в одной из гостевых комнат. Когда увидела смутно знакомые аккуратно расположенные друг к другу коробки, то надолго пропала выпала из действительности, перебирая крохотную одежду. В глазах стояли слезы от воспоминаний, сердце билось от счастья по прошлому каждый раз когда я вынюхивать в детские пеленки-распашонки когда-то маленьких Фарида и Лейлы.

Это богатство было упаковано в вакуумные пакеты и аккуратно сложены в коробки.

Вместе со своим богатством, некоторые из которых я все же сохранила для себя на отдельной полке в шкафу, отправилась в первый выпавший детский дом на карте.

И там увидела ужасающие условия: протекающие крыши, старые окна, облупившиеся стены. Тогда я и решила помочь. Рамазан поддержал меня — по крайней мере, так мне казалось…

— Ты не можешь винить в этом маму, — вмешивается бабушка, вырывая меня из воспоминаний, и её голос звучит с такой силой, которой я не ожидала. — Если мужчина решил изменить, никакие домашние пироги его не удержат.