— Повар — ответь Вилке-6! Повар, здесь — Вилка-6…

— Повар в канале. Слушаю, Вилка-6.

Отвечал не ротмистр, а приданный ему колдун-связист, Фабий узнал его гнусавые интонации. Но сразу же голос в наушнике поменялся на поздняковский:

— Вилка-6, здесь Повар, слушаю!

— Досмотр по первому адресу закончен. Четверо холодных гражданских, два злодея. Два тайника, в одном какая-то медицина магическая, изъята, второй пустой. Нужен маг, проверить погибших на подъятие ну и вообще, на волшбу. У меня всё, Вилка-6 доклад окончил.

— Что, злодеи так сопротивлялись? А без резни никак нельзя было? Допрашивать то кого будем?

— Никак нет, это не мы, господин ротмистр, они покойники уже больше суток.

— Принял. Встречайте колдуна и переходите на следующую точку. Конец связи.

Помедлив немного, обер-ефрейтор махнул всем своим, тоже оставшимся с открытыми лицами, рукой, и медленно побрёл к воротам. Калитка была не заперта, а всего лишь притворена. И Фабий едва не получил ей в лоб — с таким напором распахнул её подоспевший к воротам аккурат в этот миг молоденький прапорщик-владеющий, направленный на адрес по запросу Фарберовича. Коротко введя прапора в суть дела, Игорь скомандовал Рыбачку сопроводить магика к сараю.

Звуки, с которыми колдун извергал из себя обед, были слышны и у ворот, у которых собралась и перекуривала с отрешёнными и остервенелыми лицами вся их группа (Мамон еще и наблюдал за Стасиком без особых напоминаний), за исключением Юрца. Впрочем, ждать Рыбачка с колдуном пришлось недолго. Игорю вообще показалось, что прапорщик проверял сарай меньше времени, чем потом полоскал рот из фляжки. Впрочем, не смотря на излишнюю жентильность и слабость желудка, взбледнувший прапор не поленился остановиться рядом с ними и просветить их, что ни проклятий, ни злых чар им не найдено. Что тут же, более развёрнуто, и сообщил через амулет Пантелееву. После чего добытым из низко, по-флотски, висящей планшетки мелом добросовестно и крупными буквами изобразил на воротах четвёрку, и, после запятой, двойку. Итожа, завершил надпись здоровенным косым крестом, попутно объясняя как очевидное, про четыре и два, так и поясняя, что косой крест означает отсутствие злонамеренной магии и проклятий. Ожидая и не дождавшись напрашивающегося вопроса, помедлил пару секунд и добавил, что, если бы проклятье было, то, вместо креста, он начертал бы восклицательный знак. Группа никак не отреагировала, и продолжала курить с отсутствующими и озверелыми лицами. Наконец прапорщик, завершив свои дела, отбыл.

Из-за обязанности присматривать за Тополем, сомнамбулически ковыряющегося с треногой, убили впустую ещё пару минут, пока злобный после всего увиденного Рыбачок не сорвался и не пригрозил Стасику, что сделает из него пятиногого семихера, вогнав тому в задницу недостающее количество и херов, и треногу, а после всего этого раскроет последнюю. Взбодрённый дружеским напутствием, Стасик мгновенно закончил манипуляции с чудом техники и, скрючившись руной «Зю», загарцевал к следующей точке привязки стим-панк-магического устройства. Юрец же, шхерясь, добыл из кармана маленькую плоскую фляжку и, сделав один глоток украдкой, убрал её назад. Фабий притворился, что ничего не заметил. Юра не маленький, глотнул в меру, пережечь злобу и нервяк, не больше.

Досмотр следующих трёх домов пролетел стрелой. В первых двух не было никого и ничего, кроме разора и запустения. Что и было понятно, чем ближе к форту, тем меньше было шансов, что чужаки не навестят дом.

Правда, расслабляться не стоило. Едва они зашли на второй адрес, как в доме напротив затрещали выстрелы, заставив укрыться и их. Но всё кончилось быстро, бухнула граната и — тишина. Правда и то, что в одном из домов обнаружилось мёртвое тело, но — собачье. Пса Фабию, искренне любившему собак, было жалко, и настроение, хоть после Барсегянов это и казалось невозможным, испортилось ещё больше. Кудлатый кабыздох геройски погиб у хозяйского крыльца, и лежал плашмя на боку в кровавой луже. В мёртвом глазу застыли боль и тоска, а такой же мёртвый оскал протестовал против несправедливой судьбы.

Регламент, однако, требовал вызова колдуна. Собака или нет, а восстать она могла, и дел натворить тоже. Не желая говорить с Пантелеевым, Фабий передал переговорный амулет Мамону. С искренним наслаждением Игорь слушал его доклад о том, что «эта, сталбыть, вашсокородь, тута обнаружен труп дохлой собаки», и с ещё большим наслаждением узнал, что, поскольку все прочие колдуны в запаре, штабс-капитану от чёрных сил самому придётся греметь костями на их вызов. Правда, наслаждение улетучилось ещё до визита мага-контрразведчика, едва лишь Фабий представил радость их встречи. Так и вышло, но взаимное страдание было недолгим, чего не отнять было у Пантелеева, так это умения работать и разделять служебное и личную неприязнь. Поэтому расстались быстро. А в третьем доме хозяева, хотя и были аборигенами из Вираца, подозрений не вызвали. Пусть и смотрели на них мрачно и с испугом, а хозяйка, измазаная и чумазая, на манер Золушки, изображала ещё и страдания от мнимого флюса, обмотав физиономию грязной повязкой. Очевидно, дабы они не пленились её перезрелыми прелестями. Отец же всё время норовил встать между жандармами и двумя своими детьми, подростками лет двенадцати-тринадцати обоих полов. Фабий был спокоен, дотошен, но быстр, странного и враждебного не нашли, а потому покинули дом стремительно и вежливо, оставив хозяев, явно ждавших проблем и боли, в совершеннейшем обалдении, правда, приятном.

Глава 2, в которой в которой герой всё так же отсутствует, по-прежнему идет зачистка и выясняется, кто такие босоркуни.

Пятый их визит, в самом конце первого сектора, тоже начинался спокойно. Хотя общий звуковой фон уже обильно украсился рыком моторов группы Суслопарова, готовившихся перебираться на новое место. Что немного давило и на уши, и на психику. Владельцы этого дома оба были немолодыми, хотя и не старыми ещё пришлыми, так, чуть старше среднего возраста. В целом картина была мирной, но минорной. У хозяина — синяк на полморды. Застреленная собака, которой в момент их визита мужик как раз копал могилу у забора. Опустевший курятник. Пришибленное лицо хозяйки, баюкавшей левую руку. Ей, судя по мелькнувшему случайно из-под рукава свежему рубцу, досталось плетью. Две соплюхи лет семи-восьми, напуганные даже сильнее, чем их родители. И ещё одна девочка, чуть постарше… Всё говорило о том, что к мятежу обитатели дома непричастны. Скорее, даже наоборот, насквозь пострадавшие и невиновные.

Фабий подошёл к землекопу, а страховавший его Валера встал чуть поодаль, наблюдая и подмечая. Хозяин, сутулый, как вопросительный знак, был сухоньким мужичонкой среднего роста, с примечательными, непропорционально огромными для человека его роста и сложения заскорузлыми ладонями и, лицом, наоборот, непримечательным ничем, кроме фингала. Он покосился на них утонувшей в сочно набухшем синяке щёлочкой глаза. Затем вздохнул, и выбрался из полутораметровой глубины ямы, ловко опёршись на положенную поперёк могильного зёва лопату. Настолько ловко, что даже комья свежевыкопаной земли почти не просыпались с её краёв внутрь. Бережно поднял свою псину, старательно завёрнутую, как в саван, в старую бледно-розовую фланельку. Это, судя по всему, когда-то была детская пелёнка, и кончик хвоста с одной стороны и страдальческий оскал под сухим носом с другой высовывались за её пределы. Прижав погибшую собаку к груди, как ребёнка, мужичок осторожно спрыгнул вниз и наклонился, заботливо укладывая свёрток на дне могилы. Затем он выпрямился, но вылезать не спешил, понуро стоя над телом собаки, сцепив свои мозолистые лопатообразные ладони. Лицо его было спокойно, но по небритым щекам извилистым путем текли редкие и крупные слёзы. Фабий не хотел, да и не собирался, мешать мужичку, но, тем не менее, время поджимало, и он всё же спросил: