— Ну, что, — словно сам себе сказал Фабий, — вот и поговорим теперь!

Странно, но ни одна зараза по-прежнему не пытается им помочь, и не буровит пулемётными очередями шаманский щит. Ну да, сразу его не пробить, но, чем ты больше по нему долбишь, тем быстрее этот щит крякнется. Маны в нём всё же не вагон, так что, рано или поздно какая-то пуля его проломит, продавит и разрушит. Вынырнув с края ямы, противоположного тому, где он маячил в своё прошлое «всплытие», он хотел мухой оглядеться и исчезнуть внизу, на дне могилы, но застыл удивлённый, любуясь, как баран на новые ворота, на старые ворота подворья Садиковых. И едва не прозевал тот момент, после которого начинался глупый и ненужный риск. Но подвесить челюсть было от чего.

Пузырь щита, которым был накрыт сарай, конечно, был странным. Фабий раньше не раз и видел, и сталкивался, и сам прикрывался щитами. Амулетные, которыми штатно оберегались сами жандармы, при срабатывании и в самом деле были похожи на щит. Нечто вроде этакой синеватой выгнутой линзы. Жандармский щит был двухсторонний, так что ты и сам тоже через него не выстрелишь. Мало ли куда пуля отрикошетит? При попадании в него он искрился синим цветом. Бывали и сферические щиты, дающие защиту со всех направлений, но маны они требовали очень много, и видел он такие только у весьма сильных владеющих. Всегда было интересно — а он под землёй тоже продолжается?

Этот же щит, нет, щитяра! был сферическим и просто громадным, он закрывал почти весь сарай, правда, углы и часть крыши всё же не поместились и торчали наружу. И ещё он был намного более туманным, чем обычные щиты, и почти непрозрачным. При этом продолжал упорно держаться против их пуль. А то, что шаман спокойно и довольно метко лупил через него, говорило, что непрозрачный и непроницаемый он только в одну сторону. По крайней мере, для магии. И ещё он даже и не думал дрожать или мерцать. Словом, сделать то, что делает обыкновенный порядочный щит перед тем, как схлопнуться.

Но всё же намного более странным, и даже пугающим, было то, что творилось над двором Садикова и вокруг него… И, в первую очередь, над воротами. К воротным столбам изнутри были привязаны какие-то ниточки, косточки, ленточки, короче, всякий мусор. Или поделки шамана. И они их благополучно при входе просохатили, да и поисковой амулет, кстати, тоже не показывал никакой магии. Сейчас же от каждой такой связки харазского хлама в небо устремлялась словно бы застывшая в неподвижности чёрная молния. Не прямо вот вверх-вверх. Поднимаясь немного строго в зенит, чуть выше эти самые молнии заваливались к центру подворья. От ворот густо, местами сплетаясь щупальцами боковых отростков, тянулись ввысь три таких толстенных изломанных мрачно-чёрных зигизуги, и ещё четыре, с намного большими промежутками между ними, но зато и толще воротных — откуда-то из углов двора. И Фабий почему-то даже ни на минуту не сомневался, что и там, на угловых столбах, тоже привязаны такие же с виду нелепые пучки всякой чепухи и перьев.

На высоте метров пятнадцати-двадцати чёрные молнии сходились совсем вплотную. Сблизившись, молнии словно переставали извиваться зигзагами. Зато в этом месте они скручивались, соблюдая идеально ровные промежутки между собой, в спираль, устремлённую высь. Небо словно выцветало, блёкло рядом с молниями до пепельно-серого цвета, и, чем выше, чем ближе к их скрутке, тем это сильнее было заметно. Прямо под центром спирали стоял резной столб, который он сначала не заметил. Чёрно-серая спираль над ним была неподвижна. Но, стоило на неё лишь взглянуть, даже мельком, как она словно гипнотизировала смотрящего, и вбирала его в себя. И тогда казалось, что она неспешно, но неуклонно и неостановимо крутится, втягивая в себя, всасывая, и ты медленно, как кусок мяса в мясорубку, погружался в её вращение.

Но ещё удивительней было совсем даже не это. Всё вне двора словно остановилось, замерло и застыло. Ворона, летевшая над домом, торчала в небе недвижно, как беркут в восходящем потоке. Старший унтер Водопьянов, что-то указывающий рукой своей группе с крыльца дома напротив, казался величественным памятником самому себе. Синеватый клуб выхлопа от БТР на улице, и тот не шелохнулся. Ты головой водишь, и угол зрения меняется, а он всё так же неизменен, как скала. Чудеса… Что же это такое? Колдунство — это понятно, но вот чем оно им грозит?

Спасло его только чувство чужого злобного взгляда и быстрота реакции. Едва успев рухнуть в могилу, Фабий счастливо избежал очередного ледяного снаряда. М-да, загляделся, как новобранец. Позор джунглям! В недоумённом и яростном восхищении он проорал спиралям в небе:

— Ты ещё что за такое-разэтакое, ёбаное нахер? — а затем, схватив свой переговорник, Фабий забубнил в него:

— Повар, Поварёнок, Вилке-6! Повар, Поварёнок, ответьте Вилке-6!

Нет ответа. И снова:

— Повар, Поварёнок, Вилке-6! Повар, Поварёнок, ответьте Вилке-6!

Нет ответа. Да что за напасть! Неужто весь мир, кроме них, окаменел? Игорь почувствовал, что начинает беситься.

Садиков, не сводивший с Фабия какого-то пустого и безразличного взгляда, тихим голосом пробормотал:

— Не трать ману, без толку это всё…

Фабий любил кино. Он только не любил пафосные фильмы про войну. Когда сплошь приключения, перестрелки, в которых гибнут враги и второстепенные герои. Не любил, потому, что война это никакие не приключения, а много-много работы. Много ходить, таскать, копать, под дождем и в грязи, и совсем не весело и не героично. Стрелять-воевать, конечно, тоже приходится. Но меньше. Хотя и в этом «меньше» тоже много и часто гибнут. И гибнут не только второстепенные герои и враги, а друзья. А ещё не любил потому, что в самый напряжённый миг, когда и «ква» сказать некогда, у главных героев на экране начинается словесный понос и выяснение ерунды на десять минут. А все враги терпеливо ждут. У них, наверное, в это время свои главные герои тоже садятся потрещать о всякой никому не нужной херне. Так не бывает. Но вот, похоже, что именно сейчас так и случится. И вот, блин, именно с ним. Пальба или нет, а всё нужное из сутулого вытряхнуть больше и некогда. Твою-то мать!