Мы вдруг сворачиваем к озеру и подъезжаем к группке мужчин, молча окруживших большую мотолодку, вытащенную на берег. Председатель подходит к мужикам, подпирающим борта лодки, здоровается, тоже опирается о борт.

— Через кажный час выкачивать по сту ведер невыносимо, — говорит самый неказистый из присутствующих, с курносым серым лицом, в замурзанном пиджачке и потерявшей цвет кепчонке, насунутой на лоб.

— Это если пустой идешь, а выбери-ка мокрую снасть, — поддерживает его другой, помоложе, круглолицый, в беретке. — Так и не откачаисси, оседишь. Из-под Гдова нябось идем, не рядом тут.

— Через восемь лет полагается списывать, — произносит после паузы председатель. — А она шесть проработала. Четыре тысячи стоит.

Мужчины переглядываются, страгиваются с места и начинают делать какие-то загадочные круги возле лодки, наклоняя ее общими усилиями то на один, то на другой бок, обмениваясь отрывочными репликами:

— Сюда ни грамма не поступае вода оттуда, я рашшитывал.

— Поставили сальник, тяке все равно.

— Лопнувши труба…

— Разве ето капок? И осенью и прошлый год слезки были.

Последнюю фразу произносит приехавший с нами механик, пытаясь, видно, убедить рыбаков, что они валяют дурака, морочат голову: ну течет маленько, но ездить-то можно еще. Тогда все рыбаки, во главе с бригадиром Владимиром Алексеевым, тем самым невзрачным мужиком в кепочке, насунутой на лоб, дружно и озлобленно набрасываются на механика:

— Как утром проснесси, вот до сех вода!

— И солярка всплывае, пойди оботри яё. Я скольки концов даю!..

— Вот перед этим упругом тяке.

— Сейчас прижато, а на воду спустя, ена опять потяке.

— По всему килю помаленьку дае теч.

— На такой плошшади тябе и не откачаться, — вдруг легко соглашается механик, а Алексеев, с презрением глянув на него: «Пустырь ты, пустырь, тябе бы лишь не делать ничего!» — говорит парню в беретке:

— Дай топор, Кольша.

Остальные рыбаки начинают зубоскалить:

— Дай топор, он отколе маленько бревешку там!

— Да списать яё, ету «двадцатку», и все дела!

— «Волгу» за яё можно купить! — слабо возражает механик.

— На «Волге» в озеро не поедешь! — Алексеев озабоченно глядит под днище лодки, потом действительно начинает тюкать топориком, что-то откалывая. — По всяму килю так и идет сопля… Вот не через етот болт тяке?..

— Выбей яво, Вовка! — весело советуют рыбаки, а я удивляюсь: «Вовка»? Пожилой на вид мужчина, года рождения, если судить по наколке, тысяча девятьсот двадцать седьмого… Вот что значит жить там, где родился, среди ровесников, так и не почувствуешь, что состарился, так и умрешь «Вовкой»…

— Это он пустой шел, и мы все по очереди откачивались, — объясняет нам парень в беретке. — А ежели бы нагрузили да вдвоем шли, как обычно бывает, ну и все. Ни за что бы не вычерпаться!..

— Болт выбил, дырку живую сделал, — недоумевает Алексеев, — а вода не иде…

— Давай все болты повыбей, она и теч ня буде! — шутит механик, потом говорит примирительно: — Устарела, видно… Возись не возись, один толк…

— Ты поболтал — и уехал! — обрывает его Алексеев. — А нам роботать в озере, не на берягу!..

Председатель, помалкивая, сидит рядом с Алексеевым на корточках, тоже внимательно смотрит под киль. Я не думаю, что он точно знает, как там устроена эта лодка, не думаю тем более, что, поразмыслив, он даст рекомендацию, как устранить течь. Да и не его это дело — с топориком ремонтировать каждую лодку или лежать под неисправной машиной. Это дело специалистов, а он просто сидит на корточках, слушает, хмурится, даже не говорит почти ничего, только переживает. Но я чувствую, что его присутствие вроде бы как-то подталкивает мужичков. Не на заводе, время не нормированное, привыкли все делать с раскачкой, а тем не менее время и тут — деньги. Пока они здесь топчутся вокруг лодки, чешут в затылках, ряпушка не ловится, деньги колхозу не идут. Да и бригаде не идет выработка, не выполняется план, но рыбаки соображают это как-то неостро. На берегу тепло, ночуют дома, заработают чуть меньше — что из того?..

Вот Алексеев, пожалуй, тоже, как и председатель, из породы добросовестных — потому и худой такой и лицо озабоченно сжато в горстку. Лысенко присутствием своим как бы гасит смешки вокруг его хлопотливых дотошных стараний понять, что же с лодкой, где течь.

Кто-то пошутил:

— Колхоз большой, правда, Стяпан Палыч? Что я десять-то человек утоплю? Какой убыток, скольки ены стоют?..

Степан Павлович обернулся и то ли улыбнулся зло, то ли просто зубы показал в недовольной гримасе. Алексеев шутку мрачно проигнорировал.

— Списать яё! — неуверенно подал реплику механик.

— Списать! — высунулся из-под киля лодки Алексеев. — Таким куском-то кидаться!.. Списал! Если колхозу на каждое звено брать по таких две штуки, то когда мы оправдаем?.. Доска-то везде крепкая, почему же в киле не устранить течь?.. Списать!..

Тирада эта искренняя, она производит впечатление, и рыбаки, посовещавшись, решают просмолить как следует везде киль, вставить болты и тоже просмолить возле, а потом столкнуть лодку на воду и поглядеть «тяке или не тяке?». Все они сообща начинают заниматься ремонтом, только механик стоит возле, руки в карманы и ворчит: