После первичной разборки оловянную руду отправляют на дробильно-промывальный завод — это второй заводской корпус, в нём из руды получают чёрный, тяжёлый и мелкий шлих, содержащий, по словам управляющего, до сорока пяти процентов олова. Затем этот шлих поступает в плавильные печи. Олово отливается прутьями, на английский манер, его помещают в бочки, на дно которых прибивают оловянную дощечку с надписью «Олово с Питкярантских рудников в Финляндии».

В общем, я увидел то, что и ожидал: металлы обогащают и плавят дедовскими способами, наверно и добывают так же. Мне предстоит всё это менять, и менять кардинально. Но… на изменение всего и сразу денег у меня пока нет, значит, обновление придётся проводить постепенно.

Глава 19

Эх-х, как я прекрасно выспался-то! Удивительно, но в комнате, предоставленной мне для проживания, вредных насекомых в постели не оказалось. Как этого добился карел — владелец дома, я не представляю. А ещё местный воздух меня здорово взбодрил — он существенно отличается от питерского в лучшую сторону. В столице с приходом весны и оттепели с улиц иногда такие «ароматы» идут, что окна не всегда хочется открывать.

Да. Ничего не поделаешь, но современный живой транспортный движитель привык справлять нужду на улице. И вроде заставляют извозчиков лошадкам под хвосты торбы вешать, во избежание падения навоза на дорогу, но… Петербург ведь ещё и военный город — да-да, конных вояк здесь очень много, а они с таким «украшением», как торба под хвостом у родного жеребца, заморачиваться не будут. Вот ещё, делать им, что ли, нечего. Чистота дороги — забота дворников.

Короче, насколько добросовестно дворники работают, настолько и улицы «благоухают». Весной, говорят, всегда так; летом легче станет, правда появится другая напасть столицы — пыль. Мне помнится, в будущем с покрытием дорог асфальтом пыль в Питере всё равно была неуничтожима, что уж про современность говорить. А в Питкяранте и сейчас лепота. Ну… не совсем, конечно, хлев рядом, но свежий ветерок с Ладоги разгоняет ненужные запахи. Чувствую, я здесь отлично и отдохну, и отосплюсь.

Хм, надо только не забыть предупредить помощника управляющего, чтобы он мне баб на ночь больше не «сватал». На фига нам такие развлечения, да ещё после кисы. Блин, как он вчера ласково подъехал: «Позвольте предложить вам скрасить ночь, у нас есть из кого выбрать». Подхалим хренов. Даже мой несовершеннолетний возраст его не остановил. Постеснялся бы хоть, гад.

Не-е, этого жука следует конкретно проверить, а заодно и всё то, с чем его потные ладошки могли соприкасаться. Не удивлюсь, если через него деньги с рудника потоком на сторону утекали.

Осмотр действующих шахт мы начали с оловянной. Предварительно переоделись в конторе в какие-то поношенные робы, которые не жалко ни порвать, ни испачкать, и пошли. Спускаться решили все, кто со мной приехал, а повёл нас вниз Поликарп Евсеевич, можно сказать уже бывший управляющий. Его помощник и хозяин Ефрианд посчитали излишним спускаться вместе с нами.

Вход в шахту — обычная яма в земле, которую накрывает навес на столбах. Перед спуском Поликарп Евсеевич выдал каждому по несколько факелов. Изготовлены они из смоляных планок толщиной с мизинец, соединённых между собой железным обручем. Между прочим, горит такой вроде бы маленький факел более часа, если держать его вертикально, пламенем вверх.

Поначалу спуск в шахту по узкой лестнице был довольно пологим и комфортным. По левую сторону спуска располагаются поручни, а за ними устроен ход для тачек, поднимающих руду из шахты. По правую сторону лежит деревянная труба, по которой откачивают воду. Да, ёшкин кот, высверливают бревно изнутри, вот вам и труба. Ха, да что там труба, здесь и помпы, то есть насосы для откачки воды, сделаны из дерева. Причём воду они качают исправно, я вчера одно из этих чудес древней инженерной мысли даже изучил.

Спустившись в первую галерею, мы останавливаться не стали, а пошли дальше. Вторую также проскочили не осматривая — работы тут прекращены, вся руда выбрана. По словам нашего сопровождающего, общая глубина шахты примерно шестьдесят метров, и пятьдесят пять из них находятся ниже уровня Ладожского озера. Соответственно, сырость начинается с первой же галереи: вода постоянно капает со свода и сочится из трещин в стенах. Представляю, что творится на самой нижней, шестой галерее.

В третьей галерее немного задержались — осмотрели ближайшие штреки, отходящие от галереи. Кстати, я думал, они маленькие и рабочие чуть ли не ползком по ним пробираются, но нет, ширина штрека около четырёх метров, а высота чуть больше двух. В этой галерее добыча руды до сих пор ведётся. Правда, огоньки ламп рудокопов видны вдали едва-едва, как неяркие светлячки, самих же рудокопов и не разглядеть.

Дальнейший спуск становился всё круче, а лестничные ступени стали заметно грязнее, местами сильно испачканы глиной. При этом некоторые соединения деревянных труб, проложенных рядом, разошлись, и вода из них брызгает на лестницу и в проходящих по ней людей. Ё-моё, теперь идти нужно очень аккуратно, чтобы не поскользнуться, иначе можно упасть неизвестно как глубоко. Перед пятой галереей с одним из наших строителей так и случилось: он не сошёл на площадку галереи, а скатился на неё, к счастью отделавшись лишь ушибами.

В пятой галерее, опять же по словам нашего сопровождающего, идут самые интенсивные работы, поэтому спускаться ниже смысла нет: шестая галерея стала разрабатываться совсем недавно. М-да, сырость тут, конечно, сильная, но дышится легко, и температура воздуха не менее десяти-одиннадцати градусов. Как объяснил Поликарп Евсеевич, рабочие в рудниках — одни чухонцы, и работают они день и ночь, сменами по шесть часов53.

По-моему, режим так себе и в данных условиях слишком изматывающий. Пожалуй, надо его менять. Ладно, обсудим это и с начальством, и с рабочими, выберем оптимум. Я сюда пришёл не лишнюю деньгу урвать, а с целью подготовить шахтёров, кто и дальше будет развивать рудную добычу моей промышленной империи. Многие из тех, кого здесь выращу, и в Малороссию поедут, и в Сибирь, и на Дальний Восток.