А они были впечатляющими. Дженна отдалась этому занятию с азартом, какого я прежде никогда не видел. Просторы и ландшафты, звезды и планеты, люди. Много людей. Много обработанных изображений Люсиль, обычно печальной. Я аккуратно записывал все это на семейный портативный жесткий диск в надежде, что когда-нибудь, если человечество сможет выбраться из этой передряги живым, работы Дженны сможет оценить большее количество зрителей. Она успела обрести многих поклонников среди обитателей двенадцатой станции и даже получала отзывы из других поселений.

Теперь, задним умом, я понимаю, что должен был заметить очевидное.

На всех рисунках Дженны, за редкими исключениями, имелся один общий тематический элемент.

Солнце, в той или иной форме. Иногда в фокусе картины, но чаще как элемент.

Все дети его рисуют, верно? Вездесущий желтый шар на синем небе с торчащими из него желтыми линиями. Но только солнца у Дженны были теплее, более разнообразными по оттенку и цвету. И они стали самостоятельными персонажами. Когда она научилась пользоваться программами для анимации, то целыми днями создавала захватывающие дух последовательности солнца восходящего или заходящего. А люди и семьи нежились под благосклонными лучами желтого карлика — звезды по имени Солнце.

Если Дженне когда и вспоминались инопланетяне, отнявшие у нас эту звезду, то в ее рисунках это никак не проявлялось. Но к тому времени уже мало кто вспоминал их как некую реальность. Они прилетели и, насколько нам известно, улетели. А борьба с последствиями их единственной апокалиптической акции стала для нас намного важнее, чем какое-либо общение с самими инопланетянами.

Я вспоминал это под стоны и потрескивания корпуса моей подлодки и мигание предупредительных индикаторов давления, которые подсказывали, что я всплываю слишком быстро и рискую повредить корпус, если не сброшу разницу давления внутри и снаружи судна.

Дэна со мной не было. Я убедил его вернуться и сообщить остальным о подростковом клубе и о том, что детишки втихаря сотворили у нас за спиной на третьей станции. Ему также было поручено объяснить, почему я нарушил прямой приказ бригадира и теперь рискую жизнью и старой подлодкой, начав внезапную погоню в огромном темном океане.

У меня не было уверенности в том, что я поступил правильно. И подсказкой для меня стал лишь короткий разговор с Дженной в ее пятнадцатый день рождения, всего несколько месяцев назад.

В этом возрасте она проводила большую часть времени со своими сверстниками, как и все подростки во все времена. А я, старый хрыч, перестал быть центром ее внимания примерно тогда, когда она достигла пубертатного возраста.

Поэтому-то мне и запомнился тот конкретный разговор.

— Папа, — спросила она, — а ее вообще кто-нибудь иногда проверяет?

— Что проверяет?

— Поверхность. Границу воды и льда.

— Прежде мы постоянно посылали туда людей. Но чем толще становился лед — особенно когда льды сомкнулись на экваторе, — тем меньше смысла в этом виделось. Думаю, что уже несколько лет никто таких попыток не делал.

— Но почему? Мы ведь не можем просто так сдаться? В смысле, зачем нам это выживание под водой, если люди даже не собираются вернуться на сушу?

Это был веский аргумент. Увы, но я что-то пробормотал запинаясь, чем привел ее в недоумение и отчасти разочаровал.

Если кто-то из ее друзей и получил от родителей более толковый ответ, то я этого никогда не узнал. Но теперь я подозреваю, что главным недостатком нас, взрослых, оказалась неспособность понять, насколько наших детей не удовлетворит жизнь на дне океана, заполненная лишь добычей скудного пропитания.

Мы — те, кто пережил замерзание суши, видел разрушения и смерть, вызванные вечной ночью, — считали, что нам повезло оказаться здесь. Живыми.

А наши дети? Для них ледник на суше стал чем-то мифическим. Непробиваемым, но и невидимым чудищем-страшилкой, о котором все время предупреждают, но с которым никто не сталкивался. Подозреваю, у членов клуба «Проблеск» сомнения дошли до такой степени, что они принялись гадать, уж не свихнулись ли все взрослые? Или это заговор и они скрывают правду? Ну откуда можно точно узнать, что вся суша покрыта льдом? Или что инопланетяне загородили Солнце?

Слепо принимать фундаментальную социальную истину, с которой согласны все, — это лишь часть того, что делает нас людьми.

Но в каждую эпоху, какой бы темной или отчаянной она ни была, всегда находятся и те, кто подвергает эту истину сомнению.

* * *

Я не спал почти два дня и понял это, когда вдруг проснулся в кресле перед приборной панелью, уронив голову на грудь. Примитивный автопилот подлодки жалобно попискивал.