— Как раз вовремя для чего?

— Для солнца! Мы оказались здесь на закате, и нам пришлось ждать всю ночь на поверхности. Мы открыли верхние люки, и воздухом можно дышать! Он очень холодный, но пригоден для дыхания. Папочка, мы это знали. Мы все это знали. Я так счастлива, что ты сейчас здесь, с нами.

— А где, черт побери, находится это «здесь», Дженна? Я тут никого не вижу.

— А ты выберись наверх и посмотри.

У меня ушла минута, чтобы открыть внутренний люк в рубку субмарины. Потом я вскарабкался по короткой лесенке, ударяясь о стенки узкого туннеля, потому что лодку продолжало раскачивать. У верхнего люка я замер, ухватившись за запорное колесо. Вот уже почти двадцать лет никто не дышал свежим воздухом. Быть может, голос дочери мне лишь померещился? Сейчас я точно не мог поручиться за ясность своего рассудка. Такое бывает, когда долгое время недосыпаешь.

Но я уже зашел слишком далеко, чтобы останавливаться. Так какого черта?

Колесо сперва уперлось, затем провернулось, и я услышал шипение, когда давление внутри и снаружи окончательно выровнялось. Если я все проделал правильно, когда поднимался из глубины, то кессонная болезнь, от которой в крови вскипает азот, мне не грозит. А если нет… Теперь уже поздно сомневаться.

Дженна оказалась права. Воздух был жестоко морозный — дул довольно сильный ветер. Но также и настолько бодрящий, что я выбрался из рубки и уселся на краю люка. И посмотрел вдаль через покрытое ледяной кашей волнистое море, которое раскинулось на многие мили вокруг.

Я увидел рубки других субмарин — четырех. Молодые люди на них махали мне, и я помахал в ответ обеими руками. Если я и обещал себе в начале погони, что сдеру с Дженны кожу живьем, когда отыщу ее, то этот гнев уже давно растаял, сменившись неописуемым изумлением.

Потому что Дженна была права. Солнце точно восходило.

И не то жалкое и атрофированное солнце, которое мы видели в последние дни до переселения в океаны.

Это было настоящее, мощное светило.

Оно пересекло горизонт наподобие феникса, метнув в небо поток желто-оранжевых лучей, окрасивших подбрюшье облаков на западе. Облака ярко вспыхнули, и с подлодок донесся торжествующий вопль — молодежь увидела чудо.

Неожиданно я поймал себя на том, что тоже радостно кричу. Нет, воплю. Я стоял во весь рост, едва не падая с рубки в ледяную кашу, но не мог остановиться. И вопил пока не охрип.

Оглядевшись, я увидел, что все дети стоят, удерживая равновесие на качающихся подлодках. Глаза у них были закрыты, а руки простерты к небу. Они ждали… ждали…

Внезапно я понял, чего они ждут. И поступил так же.

Когда солнечные лучи упали на мою кожу — старую, темную и морщинистую, — нервы взорвались теплом. Изумительным, почти оргазмическим теплом. Никакой электрический нагреватель не способен дать такое ощущение.

Я пришел в себя, и мне показалось, что дочь машет мне с рубки одной из подлодок.

Я прыгнул в ледяное море и поплыл к ней широкими взмахами.

Подплыв к субмарине Дженны, я проигнорировал улыбающиеся, но настороженные лица других подростков, ухватился за поручни, забрался на палубу и подошел к дочке.

Я не стал спрашивать, можно ли ее обнять, что делал с тех пор, как ей исполнилось тринадцать.

Ей пришлось вежливо постучать меня по плечу, чтобы я ее выпустил.

— Извини, — сказал я, заметив, что моя мокрая борода намочила ей лицо.

— Все в порядке, — отозвалась она, вытирая лицо ладонями.

— Я нашел ваш клуб. И испугался, что ты… вы… уплыли и совершили что-то по-настоящему глупое.

Дженна опустила взгляд.

— Ты разозлился на то, что я тебе ничего не сказала?

— Сперва. Но теперь это не имеет значения. Потому что это… просто… невероятно.

Солнце взошло. Под старым и темным неопреном гидрокостюма стало жарко и неудобно. Я расстегнул его и высвободил голову и руки, предоставив костюму свисать вокруг пояса. Восхитительные теплые лучи омыли мою обнаженную грудь, поросшую седым волосом. Меня охватило беспричинное, почти взрывное легкомыслие, и пришлось сделать усилие, чтобы удержаться на палубе. Все подростки уже хохотали и сталкивали друг друга в воду, где они плавали и постанывали, как тюлени.

— Вам удалось связаться с кем-нибудь еще? — спросил я Дженну.

— Мы все время обшариваем эфир, — ответила та, не высвобождаясь из кольца моих рук, обнимающих ее плечи. — Но ты стал первым, кого мы услышали.

— Хотел бы я знать, сколько спутников еще работает, — произнес я, глядя в фантастическое, потрясающе синее небо. — Мы можем установить тарелку, одну из старых телевизионных систем. Кажется, у нас внизу еще осталось несколько штук…

— Мы не вернемся, — неожиданно сказала Дженна, отстраняясь.

Я посмотрел на дочь.

— А разве вам есть куда плыть?

— Нам все равно, папа. Мы просто не станем возвращаться. Мы дали такую клятву. Все.

— А что если лед все еще твердый? Что вы тогда станете делать?

От порыва морского ветра по коже пробежали мурашки.

— Пока не знаем.

— Вам еще чертовски повезло, что появился просвет, через который вы выбрались. И что воздухом можно дышать. И я не уверен, что у кого-либо из нас хватит кислорода или заряда батарей, чтобы вернуться. Дженна, насколько я понимаю, вы все тут погибнете.