Они выполнили свою часть договора и разведали всё, что касается Машки, а теперь… Им самим пришла пора уходить. Я помахал рукой двум тающим фигурам. Фигура поменьше помахала рукой в ответ, а крупная фигура поклонилась. После этого они растаяли в густой небесной синеве.

— Кому ты там машешь? — сощурилась Чопля, пытаясь разглядеть ушедших возле верхушки башни.

— Да голубь показался знакомым, — хмыкнул я в ответ. — Было в нём что-то такое, простое, русское…

— Ты там не голубей бы рассматривал, а сестренку пацана. Иначе зачем мы тут крутимся-вертимся? — спросила Чопля.

— Присядьте тут пока, на лавочке. Я сейчас мороженое принесу, а то что-то жарко стало. Петька, ты какое будешь? — спросил я у мальчика и показал на небольшой магазинчик рядом. — Вон там нарисованы всякие вкусняшки.

— Шоколадное, — просто ответил он.

— А мне тогда с орехами и побольше, побольше, — не удержалась Чопля. — Что-то и в самом деле жарковато стало.

— Я мигом, — кивнул я в ответ.

Отойдя на десяток метров, шепнул невидимо парящему рядом Кузьме:

— Давай, всё-всё-всё рассказывай! Старайся не упустить ни одной детали…

— Бабеха там служит… Мать Гражина. Она всем заведует и управляет. Молодая, лет тридцать-тридцать пять. То есть бабеха в самом соку, но себя блюдет и на мужской кукан не прыгает, — говорил мне на ухо Кузьма, пока я прогулочным шагом двигался в сторону магазинчика с мороженым. — Странно сие, вроде не уродина и могла бы жить. Ей бы токмо накудриться и напудриться — сразу же с десяток мужиков захотят запрыгнуть…

— Кузьма, ближе к теме.

— Да куда уж ближе-то? И так вплотную подошли… С ней ещё служка один работает в церкви — мужчина лет сорока. Лица своего никогда не показывает — всегда в маске ходит. По словам Ивановых он взял аскезу и отказался показывать миру свой лик. А может прыщей чересчур надавил, вот и стыдно теперь стало.

— Опять отвлекаешься…

— Не гневайся, барин. Я же как тщательнее хочу, чтобы вся картинка разом по мозгам херакнула. Ивановы говорили, что в самой церкви есть подземный ход за алтарем, вроде кладовки, куда вход запечатан для мертвых. Намолено там, что ли… В общем, туда пробраться не получилось, но у мамашки получилось расслышать далекое детское пение, вроде как колыбельную. И всколыхнулося тогда в грудях призрачных — ведь эту колыбельную она Машке пела, она её, роднулечку, убаюкивала…

— Кузьма, хорош беллетристику втирать. Давай по существу. Значит, там двое работают и есть скрытый ход за алтарём?

— Да, всё так, но…

— Чего «но»?

Я почти подошел к магазинчику, когда остановился и сделал вид, что завязываю шнурок на кроссовках.

— Опять скажешь, барин, что я беллетристику затираю, — прогудел Кузьма.

— Да не тяни кота за орехи!

— В общем, сказали Ивановы, что темным тянет из этой церкви. Мы, призраки, более чутки ко всему такому, чем люди. И тянет свежей кровью из церкви, тянет болью и страданием. Вроде и намолено, и святые иконы висят по стенам, но вот тянет и всё тут. Я сам возле церквушки полетал и да — тянет чернотой смертельной. Как на неуспокоенном кладбище для душегубцев — точь-в-точь образы возникли на умишке моём недоразвитом.

— Понятно, дружище, понятно. Что-то черное там творится и неприятное. И бабеха на кукан не бросается, и служка рожу не показывает. Да, весьма и весьма неприятно.

Я хмыкнул, не скрывая ухмылки. Слишком уж белой и невинной церквушка казалась при солнечном свете.

— Вот ты хахалиться изволишь, барин, а я сурьёзно говорю — что-то там не такое творится. Надо бы эту церквушку сковырнуть, чтобы внутрях покопаться. Селезёнкой чую, что там девчулю прячут. Вот прямо-таки руку готов поставить на кон…

— И на хрена бы кому сдалась твоя призрачная рука? От пердежа порой толку больше.

— Ладно, барин, не хочешь об заклад побиться, тогда скажи — что делать надоть?

— Слетай-ка лучше на разведку — посмотри, что там наш гоблин делает? Как бы он без нас не сдернул.

— Будет сделано, барин, — шелестнуло по ушам ветерком и пропало.

Я же зашел в кондитерскую. Магазинчик стоял на углу, и он был из разряда таких, которые могли бы соблазнить даже самого строгого диетолога. Это место, где шоколадные батончики выстраивались в ряды, словно маленькие солдатики, готовые к битве с утренним голодом прохожих. Карамельные конфеты блестели под стеклянными крышками, как драгоценные камни в королевской сокровищнице, а марципановые фигурки так и манили взгляд, будто говоря: «Выбери меня! Съешь меня и обретешь кусман счастья!»

За прилавком стоял мясистый кондитер, мастер своего дела, который знал все о сладостях, как дирижёр о своём оркестре. Он улыбнулся мне приветливо, словно вручил ключ к секретному саду наслаждений.

А запахи? Они витали в воздухе, создавая ароматный туман, сбивающий с толку даже самого опытного пчеловода, заставляя его думать, что попал в рай мёда и пряностей.

— Чем могу услужить пану? — спросил щекастый продавец.

Мужику было прилично за сорок. Вон и залысины поблескивают под лампочками, и «гусиные лапки» в уголках глаз превратились в глубокие ущелья. Судя по размерам тела, продавец и сам не прочь был отведать товар, который продает. Мохнатые уши и характерный прищур глаз выдавал то, что в роду продавца могли быть и хоббиты. Заглядывать под стол не стал и убеждаться в наличии мохнатых ног не стал, всё-таки это не настолько важная для меня информация.