Как и положено командиру, я уходил последним. В полусотне метров подо мной клином раскрывалась «стая» бойцов гардемаринской роты. Разумеется, никто так и не успел толком подготовиться к полету, но у парней хватало опыта десантных операций, и они летели красиво и ровно, почти на одинаковом удалении друг от друга — чуть ли не строем.

Две фигуры забрали левее — только у Камбулата с Поплавским хватило глупости… то есть, положенной военным морякам отваги лететь через залив в сторону Васильевского. Их страховали с воды, но я все равно еще несколько мгновений смотрел вслед товарищам, будто мое внимание каким-то образом могло защитить их от неприятностей.

Где-то позади внизу раздался сердитый треск, и в небо следом за крылатыми силуэтами потянулись огненные нити. Пулеметчик мог бы выбрать целью основную группу, но почему-то решил попытаться поймать двойку, уходящую над водой. Одна из фигур степенно и тяжеловесно нырнула вниз, уходя от трассеров, а вторая…

Вторая, длинная и тощая, лихо закрутилась и принялась выдавать хитрые фигуры, будто нарочно дразня стрелка. Тот смещал прицел, раскрывая смертельный огонь веером, но никак не мог поймать пляшущего в густой вечерней синеве крылана. Поплавский будто родился прямо в вингсьюте и летел так, будто все свои неполные двадцать лет только этим и занимался.

Убедившись, что с друзьями все в порядке, я чуть сдвинул руки, уменьшая площадь крыла и бросая тело в крутое пике — чтобы поскорее догнать летящую чуть в стороне от остальных крохотную фигурку. Наше бесценное сокровище — то, что я должен был любой ценой оберегать лично. И перед прыжком в пустоту, и после приземления и, что самое важное — все полтора десятка километров пути сквозь ветер.

Тяжелые и и крепкие гардемарины, пусть даже уже без бронежилетов и оружия, шли клином на Лисий Нос, где их уже ждали товарищи на автомобилях. Нам с Елизаветой предстояло лететь чуть ли не вдвое дальше, и какая-то часть меня до сих пор не верила, что это вообще возможно. Одаренный моего ранга вполне способен выдать достаточно энергии, чтобы удерживать облаченное в вингсьют тело в воздухе и все тридцать километров, однако племянница такого уровня пока не достигла.

Зато весила раза этак в полтора легче — и казалось, что гравитация над ней вообще не властна. Гардемаринский клин уже ушел вниз, а мы все так же мчались почти параллельно земле, потеряв всего несколько десятков метров высоты. Я почти догнал Елизавету, и пейзаж под крыльями вингсьютов мелькал так быстро, что я едва успевал его разглядеть.

Машины — крохотные, будто игрушечные — берег с пляжем, невысокие домики в Лисьем Носу и Приморское шоссе, вдоль которого тускло поблескивающей стальной змеей выгибалась железная дорога. Я инстинктивно попытался подрулить, заходя на медленно ползущий по рельсам поезд, но тут же снова спрямил траекторию. В небе нет ни встречных авто, ни светофоров, ни перекрестков, и самый короткий и быстрый путь — прямой.

Елизавета сообразила куда раньше, а теперь и я нацелился шлемом в нужную точку, чуть расслабил плечи, уменьшая площадь крыла, и помчался вперед, еще больше набирая скорость. Домики внизу сменились лесом на берегу залива, но потом начались снова. Налетевший с залива ветер чуть не забросил нас в озеро, однако мы с Елизаветой кое-как выровнялись и вернулись на курс. Прямо над шоссе и дальше вперед — туда, где на пути уже маячили силуэты немногочисленных высотных домов.

— Ваше высочество… — Я нащупал на разгрузке кнопку рации. — Парашют. Кажется, уже пора.

— Нет! — отозвался сквозь завывание ветра в ушах задорный девичий голос. — Рано! Я… я справлюсь!

Сердце будто сдавило стальными клещами, время застыло, но я мог лишь наблюдать, как крохотная крылатая фигурка мчится прямо на громадину из бетона и стекла. Елизавете не хватало совсем немного, всего каких-то десять-пятнадцать метров высоты, чтобы пролететь над крышей.

Неужели она не видит?!

— Ваше высо… — простонал я.

— Я смогу!

Дар вспыхнул, расходясь в стороны волнами первозданной мощи, и уже готовый врезаться в стену силуэт подбросило вверх. Елизавета ловко прошмыгнула между двумя огромными антеннами и снова рухнула, теряя высоту — но теперь ей больше ничего не угрожало. Мы летели над частным сектором, и домишки в один-два этажа были не опаснее сосен, которые уже тянулись к нам зелеными ветвями.

— Левее, ваше высочество, — напомнил я. — Садиться в парк небезопасно.

— Я и не собираюсь!

Елизавета рассмеялась и, сложив крылья, завалилась в сторону залива. Пролетела еще немного и, наконец, раскрыла парашют. Дернулась и повисла на стропах, разом теряя две трети скорости, и уже совсем неторопливо поплыла дальше вниз, пролетая над верхушками сосен и подковой изгиба железной дороги в сторону песчаного пляжа.

Я тоже взялся за кольцо на плече, но буквально в нескольких десятках метров над землей передумал. Рухнул еще дальше вниз и только потом затормозил, разом выплеснув в горячий ветер половину резерва. Расправил крылья вингсьюта, выгибаясь навстречу восходящему потоку и поднял Щит.

Еще немного… Есть!

Песок врезался в подошвы берцев, но вместо того, чтобы вцепиться и переломать мне все кости, послушно расступился. Я рухнул на одно колено и проехался по пляжу, оставляя за собой глубокую борозду. На мгновение показалось, что даже силы Дара не хватит, чтобы полностью поглотить энергию удара, суставы застонали, выкручиваясь, но усиленное Конструктами тело все же выдержало.

Я приземлился, так и не раскрыв парашют.

И тут же бросился встречать падающую с небес государыню, на ходу сбрасывая ненужный уже крылатый костюм. Елизавета подогнула ноги, как я ее учил, и чуть подтянулась на стропах. Мягко опустилась на пляж, пробежала несколько шагов, но потом все же запнулась, упала и покатилась по песку, увлекаемся смятым куполом.