Оба лидера заговорщиков считали это мое письмо очень важным аргументом в опасной политической игре, затеянной ими. И потому эрцгерцог Фердинанд и граф Йозеф настаивали, чтобы я писал немедленно. А я, разумеется, понимал, что от этого письма зависит не только моя судьба, но и судьбы многих людей, запутавшихся уже в этом серьезнейшем конфликте политических интересов, каким являлся весь этот заговор баронов Моравии против правящей династии Австрии. Я знал, что уже не выкручусь из этой ситуации, и что написание этого письма сделалось для меня долгом, который надлежит выполнить. Потому я обмакнул перо в чернильницу и, погрузившись в размышления, стал писать на листе толстой гербовой бумаги.

«Дорогой Михаил Илларионович», — начал я, думая в этот момент о всей серьезности ситуации, в которой оказался. Я не знал, как все это воспримет Кутузов. Тем не менее, я описывал текущее положение дел и опасности, которые подстерегали нас в походе от самого замка Гельф. Не забыл упомянуть и о подвигах, совершенных гвардейцами-семеновцами, как рядовыми солдатами, так и унтер-офицерами. Отдельно отметил героизм Дорохова. И только после этого перешел к политической сути письма, поведав о мятеже, затеянном местной аристократией ради возрождения Великой Моравии. Я просил помощи и убеждал Кутузова в необходимости единства в наших действиях с этими мятежниками, поскольку император Франц предал Австрию и теперь мертв, а заговорщики желают продолжать войну против Наполеона вместе с русскими до победы над французами и присоединить Великую Моравию к Российской Империи.

Написание письма затянулось так, что граф и эрцгерцог не выдержали ожидания и куда-то ушли, оставив меня одного. И, когда я все-таки закончил писать, снаружи уже начало смеркаться. Я взглянул в высокое узкое стрельчатое окно, за которым темные силуэты гор, обрамляющих долину, на фоне заката создавали ощущение уединения и покоя. Тогда я перечитал все, что написал. И мне показалось, что в каждом предложении этого письма к Кутузову сквозила тревога за мою собственную судьбу. Внезапно я почувствовал, как на сердце легла тяжесть, и, отложив перо, решил, что прежде, чем продолжить общаться с кем-либо, мне нужно выйти на воздух.

Из кабинета высокая застекленная дверь в стрельчатой нише выводила на балкон. И, распахнув ее, я оказался на высоте одного из верхних этажей башни донжона. Холодный зимний воздух обнял меня, и я подошел к каменной балюстраде, огораживающей балкон по периметру. Пейзаж меня впечатлил. Я смотрел на заснеженный город, спускавшийся от замка вниз по склону уступами террас; на заснеженные просторы долины, которые простирались за пределами этого городка; на горы, где на склонах зимний лес выглядел белым ковром, а на вершинах снег лежал плотными заледенелыми шапками, отражая закатный розовый свет. И причудливые закатные тени рисовали волшебные узоры повсюду, создавая вместе с готическими строениями Здешова атмосферу какой-то нереальности, словно бы я попал не только в другую историческую эпоху, но еще и в сказку про какую-нибудь Золушку.

В этот момент я понял, что, несмотря на мрачные времена войны с Наполеоном, в которые меня занесло, моя жизнь продолжает идти своим чередом, и в ней все же есть место для света и счастья. Я вернулся к письменному столу, вновь взял в руки перо и, вдохновленный увиденным, начал переписывать свой черновик с новой решимостью. Едва я закончил, как вернулся граф Йозеф. Я показал ему свое послание к Кутузову, и граф прочитал его без труда, поскольку все письмо я написал по-французски, которым в 1805 году владел любой уважающий себя европейский аристократ. Хотя за последние полтора десятка лет, после революции во Франции и с воцарением Наполеона в качестве императора, французский и сделался вражеским языком, но деловую переписку многие господа из стран, воюющих против Бонапарта, по-прежнему предпочитали вести именно на французском. И это продолжало считаться признаком образованности.

— Вы верно все изложили, князь. Письмо будет отправлено немедленно, — сказал граф и уже с этим письмом снова вышел из кабинета.

Я же, на всякий случай, прихватил черновик. Аккуратно сложив бумагу и убрав в карман, я спустился обратно в рыцарский зал, где слуги уже занялись уборкой, заодно приканчивая на ходу недоеденные блюда.

Взглянув на их улыбчивые лица, я вдруг подумал, что даже в самые тяжелые времена, когда мир вокруг наполнен войной, и враги уже подошли очень близко к Здешову, эти люди не падают духом, занимаясь привычной работой и находя в ней маленькие радости. И хотя слуги, наверняка, понимали, что впереди каждого ждут тяжелые испытания, если враги атакуют город, они не унывали, готовые, если потребуется, встретить неприятеля с мужеством и решимостью. В этот миг я осознал, что, несмотря на все политические интриги и мятежи этого нелегкого времени, жизнь продолжается, и каждый из людей просто делает свое дело.

Я поинтересовался у слуг, где же хозяева? И мне сразу ответили, указав в угол зала, где возле огромного камина была расставлена легкая ширма, обтянутая красным китайским шелком с вышитыми золотыми драконами, за которой я обнаружил виконта Леопольда Моравского. Толстяк, переодетый во все новенькое и чистенькое, сидел, развалившись в кресле перед отдельным столиком, уставленным разнообразными десертами, которые с большим удовольствием поглощал, громко причмокивая. Его лицо светилось от наслаждения вкусом, когда он пробовал очередное лакомство. Каждый его укус, казалось, был не просто актом питания, а ритуалом, в котором десерты становились жертвами его безудержного аппетита. Я заметил, как на его лбу выступили капельки пота, отражая свет пылающих дров в камине.

В воздухе витал сладковатый аромат пирожных, сдобы, меда и корицы, фруктов и вина, смешивавшийся с дымом от горящих дров, создавая атмосферу домашнего уюта, но одновременно и некоей безмятежной гастрономической распущенности. Я не мог не заметить, как лицо виконта, округлое и красное, отражало ту самую беззаботность, которой он, казалось, наконец-то наслаждался в полной мере, вернувшись к себе домой из трудного похода. Вокруг него, словно стайка воробьев, сновали слуги, поднося новые угощения и подливая вино. Они явно радовались, что хозяин замка наконец-то вернулся в свои покои, всячески проявляя к нему повышенное внимание и заботу.