Крепкие руки обняли и приподняли ее над ступеньками лестницы. С лицом, опаленным войной, перед Леной стоял бывший командир разведки. Не выпуская ее из рук, он повторял:

— Да ты ли это, Лена? Живая?

И не стыдился слез, бежавших по щекам.

А вечером на квартиру к Владимиру Ивановичу пришли фронтовые друзья.

Вспоминали дни войны, товарищей, названия населенных пунктов, где летом 1941 года приняла боевое крещение Кировская дивизия народного ополчения.

— А помнишь, Лена, твой день рождения и как ты плакала, что я не пускал тебя в разведку? — говорил Владимир Иванович.

Да, она хорошо, на всю жизнь, запомнила этот день рождения. Ей исполнилось тогда ровно 18. И она-таки «выплакала» у Бескончина разрешение идти в разведку.

Это было под Лугой.

Группа разведчиков, возглавляемых лейтенантом Климовым, вышла на боевое задание. С ними шла и сандружинница Иванова. У Лены «на вооружении» была лишь ее санитарная сумка да маленькая финка из нержавеющей стали — подарок заводских комсомольцев.

Под покровом утреннего тумана отряд пробирался вдоль железнодорожной насыпи к разъезду Кчера. Внезапно раздался выстрел, затем другой. В перестрелке ранило одного бойца, Лена бросилась ему на помощь. Затем перевязала и укрыла в безопасном месте второго. Бой становился все ожесточеннее. Вдруг девушка услышала крик Пети Сорокина: «Лена, берегись!» Лена резко обернулась и увидела гитлеровца, который целился в нее. Но Петя Сорокин опередил его — он выстрелил в фашиста. Тот упал. Думая, что враг убит, Иванова подползла к лежавшему близ него бойцу. И тут фашист бросился на сандружинницу. На мгновение Лена растерялась, но затем, изловчившись, выхватила финку…

Во многих боях побывала Лена, защищая Ленинград. Раненная в одном из боев, она не покинула своих товарищей и вскоре снова возвратилась на передовую.

Когда Кировская дивизия оказалась в окружении, ополченцы отдельными группами с непрерывными боями двинулись на соединение с советскими войсками. Голодные, изнуренные бессонными ночами, они шли по болотам и лесным чащам, вынося раненых и больных. В те трудные дни маленькая сандружинница спасла жизнь не одному, а десяткам боевых товарищей.

В октябре 1941 года полк, в котором служила Лена Иванова, был переброшен через линию фронта на самолете под Тихвин.

Лена стала разведчицей. Переодевшись в гражданское платье, девушка не раз ходила в тыл врага, добывая сведения о противнике. Она участвовала во многих дерзких вылазках и диверсиях. Еще под Лугой вместе с товарищами взорвала мост через реку. В Тихвине группа, в которой участвовала Иванова, уничтожила немецкий склад с боеприпасами и продовольствием.

Но вот в конце августа 1943 года в комсомольскую организацию управления капитального строительства Кировского завода пришла печальная весть: «Елена Иванова погибла при выполнении боевого задания».

ЗЕЛЕНЫЙ ЦВЕТ — ЦВЕТ НАДЕЖДЫ

Небо за окном — высокое и синее. И березки, как голенастые девчонки, нарядились в короткие зеленые платьица.

Сашко когда-то говорил, что зеленый цвет — цвет-надежды.

Где он теперь, Сашко? Последнее письмо от него пришло в августе, накануне дня рождения. А потом? Лучше не вспоминать, что было потом. Тоскующими темными глазами девушка смотрит в окно. Безрадостные мысли терзают ее. Вот и отвоевалась ты, Ленка! Уже давно отброшен враг от Ленинграда, пядь за пядью очищается от гитлеровцев Украина, Белоруссия. Где-то воюют твои товарищи — Петя Сорокин, неунывающий Паша Пташкин… А тебе уже не идти с ними в разведку, не петь песни на солдатских привалах, не услышать ласкового шепота Сашко.

Мягкие теплые руки обнимают плечи девушки. Она резко и гневно оборачивается.

Пожилая женщина врач, как всегда, спокойна и доброжелательна.

— Я поселила к вам в палату подругу, — медленно говорит она.

Лена не слышит слов врача. Лишь по движению губ говорящей улавливает их смысл. Брови Лены хмурятся. Зачем ей — подруга? Что еще она придумала? Что ей вообще нужно? Лена знает: Галина Павловна Тихомирова спасла ей жизнь, но не испытывает к ней чувства благодарности. Наоборот, девушка вздрагивает каждый раз, когда чувствует на себе эти теплые мягкие руки с короткими, потускневшими от карболки ногтями. Для чего жить? Чтобы в двадцать лет чувствовать себя инвалидом, глухонемой?

Врач как будто читает мысли Лены.

— Ты будешь здоровой и счастливой, девочка, — говорит она, — только не надо отчаиваться.

Как ребенка, берет она Лену за руку и ведет в палату. Там, закутанная до подбородка серым одеялом, лежит худощавая черноволосая девушка. На бледном лице лихорадочно блестят глаза.

— Вот и подружка, — говорит врач, тихонько подталкивая Лену к кровати соседки, — я вам о ней рассказывала. Надеюсь, вы будете друзьями.

Черноволосая слегка кивнула головой и протянула Лене руку. Рука была горячей, дыхание неровным.

— Что с вами? — спрашивали соседку темные глаза: Лены.

«Простая малярия, — написала ей на блокноте девушка, — совсем замучила».

Она внимательно, пожалуй, слишком внимательно смотрела на Лену. Той стало досадно. Это не ускользнуло от врача. Галина Павловна о чем-то спросила черноволосую, и та ей быстро ответила. Что именно ответила, Лена не разобрала. По движению губ, по выражению глаз это могло означать: «Я знаю ее». Откуда? Лена могла поручиться, что никогда в глаза не видела этой девушки. Галина Павловна тоже с сомнением покачала головой и, кивнув им обеим, вышла. К вечеру приступ малярии у соседки усилился. Она металась в постели. Кого-то звала. Пересохшими губами просила: «Пить».