Утром Тане Поповой, так звали черноволосую девушку, стало лучше. Температура спала. Едва заметным движением глаз она позвала к себе Лену, показала на стул рядом, на раскрытый блокнот. «Поговорим?» — написала она в блокноте. Лена вежливо согласилась. Ей не хотелось «разговаривать». Но первые же записи, сделанные соседкой, заставили ее насторожиться.

«Я знаю вас, — писала Таня. — Вы из Кировской дивизии. Были контужены под Старой Руссой в конце августа 1943 года»…

Лена кивнула головой. Все эти сведения имелись в истории ее болезни, должно быть, врач познакомила с ними Таню. А та продолжала быстро-быстро писать, и теперь уже Лена с нетерпением читала неровные строчки.

«Вас, одиннадцать разведчиков, перебросили в район Старой Руссы, где была окружена большая группировка немцев. Выполнив задание, вы возвращались обратно и были обнаружены немцами. Завязался бой. Вы были рядом с Петей Сорокиным, у которого незадолго до этого родился сын»…

«Откуда ей это известно?» — в смятении думала Лена. Да, она-то хорошо помнит, как радовался помкомвзвода Сорокин, получив из дома весточку о рождении первенца. Это было как раз в тот день, когда им, группе разведчиков, поручили особо важное задание. Бойцы тщательно готовились к операции: проверяли оружие, боеприпасы, подгоняли обмундирование. А Сорокин был такой счастливый, что каждому встречному говорил:

— У меня родился сын.

В разгар подготовки Лену вызвали к генералу.

Взволнованная предстоящей встречей, раскрасневшись от бега, переступила она порог землянки генерала. Командующий соединением был не один. Рядом с ним за простым столом, сколоченным из теса, сидел седой человек, с детства знакомый Лене по портретам.

— Вот, Климент Ефремович, это и есть наша «сорвиголова», — сказал генерал. — Не хотели ее посылать на этот раз, да уж очень просится…

Лена испугалась. «А вдруг товарищ Ворошилов запретит?» — холодея подумала она.

Климент Ефремович встал, отечески положил ей на плечи руки:

— Ты смелая девушка, Лена. Желаю удачи тебе и твоим товарищам. Помните, что от того, как выполните вы это задание, зависит судьба многих наших бойцов и командиров.

Разведчики невидимками проникли в тыл врага и успешно выполнили боевое задание командования. Они возвращались обратно и были уже почти рядом с нашими частями, когда завязалась схватка с гитлеровцами. На помощь разведчикам спешили советские солдаты. Рядом с Леной отстреливался от врага Петя Сорокин. Вот он поднялся во весь рост. Лена бросилась вслед и вскоре обогнала его. В этот миг впереди разорвался снаряд. Лена слышала грохот, ее оторвало от земли, швырнуло в сторону. Больше девушка ничего не помнила.

…Неровные строчки одна за другой ложились в блокноте. Таня писала:

«Когда бой утих, санитары подобрали раненых, в воронку от снаряда сложили убитых. Девушку-разведчицу без признаков жизни тоже положили с убитыми. Документов у нее не было. Но ее товарищ Петя Сорокин сказал, что девушку зовут Лена Иванова, она ленинградка, из бывшей Кировской дивизии. Вскоре вместе с группок бойцов мы отправились хоронить убитых. И тут я обнаружила, что жизнь еще теплилась в девушке. Немедленно был вызван самолет. Я сама доставила ее в Тихвин».

Остальное Лене было известно со слов врача. 17 суток она была без сознания. А когда вернулось сознание, выявилось, что потерян дар речи, утрачен слух.

— Ты обязательно будешь здоровой, девочка! — успокаивала Галина Павловна.

Лена с досадой отворачивалась. Мир, лишенный звуков, казался ей мертвым.

А за окном светило солнце. И березки, как голенастые девчонки, стояли в зеленых платьицах.

Лене вспомнилось: «Зеленый цвет — цвет надежды». Девушка с болью думала, что никакой надежды увидеться с Сашко, пожалуй, у нее нет. Она помнила номер его полевой почты. Только никогда, ни за что она не напишет ему, не расскажет о своем горе, о том, что стала инвалидом. Пусть лучше думает, что она убита.

СНОВА В СТРОЮ

Когда товарищи в госпитале спрашивали Лену, кто ее родители, она отвечала:

— Родители у меня знатные. Отец — Кировский завод. Мать — комсомольская организации.

Ей не хотелось ворошить давние обиды. Родной матери она не помнила. А мачеху — злую, жадную и бессердечную женщину (о таких только в сказках пишут) и слабовольного отца не стоило и вспоминать. По настоянию мачехи Лену отдали в няньки. В легких тапочках, с крохотным узелком в руках вышла однажды утром девятилетняя девчонка из родительского дома, и следы ее тапочек четко отпечатались на снегу вдоль всей деревни. Поземка замела их в тот же день. А в сердце они остались на всю жизнь.

…Огромный коллектив завода пригрел, приютил подростка, дал ему кров, специальность, позаботился о том, чтобы девочка окончила десятилетку. Комсомольская организация управления капитального строительства завода, где Лена работала чертежницей, воспитала ее смелой и сильной, беззаветно любящей сбою Советскую Родину.

Поэтому ничего нет удивительного в том, что извещение о смерти Лены (в воинской части ее считали погибшей) пришло не в семью девушки, а на завод, Здесь многие знали и любили как дочь, как сестру темноглазую чертежницу; ее письма с фронта печатались в заводской многотиражке, о подвигах храброй сандружинницы и разведчицы сообщали ее фронтовые товарищи. И вот Лена Иванова погибла. По крайней мере так считали на Кировском заводе в Ленинграде.