— Помнишь песню «The ultimate boyfriend», от Мицуру? В этой бабочке ты похож на того американского ботаника, который в клипе выпрыгнул из окна, — сказал монах и отобрал у меня аксессуар. — Тебя любая тринадцатилетняя певичка засмеёт.

Мицуру была одной из айдору-звёзд, которыми мы восторгались в средней школе. Она начинала петь с двумя подругами, затем со скандалом выбила себе позицию фронт-вумен группы (на языке фанатов это называлось «попасть в центр»: именно там находится ключевая роль на сцене, к которой приковано большинство взглядов фанатов и которой посвящают больше всего интервью). После первого успешного хита Мицуру вдрызг разругалась с бывшими подругами и начала сольную карьеру. Главной её песней был тот самый «The ultimate boyfriend», в котором она последовательно отвергла полсотни ухажёров — бейсболиста в синей майке, татуированного якудзу, американского военного и ботаника, упомянутого Гурудзи, а в конце концов возвращалась домой, обнимала плюшевого медведя и посылала в камеру воздушный поцелуй фанатам с обещанием «всегда быть верной только им». Карьера Мицуру, начавшаяся скандалом, им же и закончилась, когда журналист снял её, выходящую из лав-отеля вместе с продюсером. Фотки облетели фанатские форумы, где неверную звезду проклинали почём свет стоит. Дело дошло до анонимных писем с куриными костями и полуночных звонков с угрозами в трубку, после чего нескольких фанатов арестовали, а вчерашняя звезда устроилась на тихую офисную работу где-то в Химада-груп: продюсер не оказался совсем уж сволочью и, как мог, постарался спасти карьеру Мицуру — хотя, конечно, на экран её более не пускали.

Мы провели вечер, зависая над клипами. Гурудзи заставил меня пересмотреть «The ultimate boyfriend» пять раз, пока я не сдался и не согласился с ним, что идея красной бабочки оказалась глупее некуда. Я заснул в три часа ночи, лишь чтобы через два часа проснуться от скрежета колёс, после чего поклялся, что ни одной ночи больше не проведу в этой конуре, с чем и разбудил Гурудзи:

— Когда закончишь мыть полы — найди мне подходящую конуру, — сообщил я ему. — Желательно поблизости от работы. На худой конец где-нибудь в Синдзюку.

Прогнивший монах заверил меня, что сделает дело в лучшем виде (чем изрядно меня испугал), и принялся переодеваться в очередную свежую сорочку. Я надел свежекупленный костюм и, любуясь на образ в зеркале, напоследок погоревал об отсутствии бабочки. Без десяти восемь мы прибыли к зданию, где расположилась «Shining Star»: после сияющих стеклянных небоскрёбов, кирпичное трёхэтажное здание, покрытое осыпающейся штукатуркой, показалось настоящим сараем. В дверях нас встретил дружелюбный охранник, который попытался проверить пропуска; я кое-как обрисовал ему ситуацию, после чего он принялся с кем-то переговариваться по рации.

— Молодцы, ребята, пришли вовремя, — весело промурлыкала Намия, поймав нас в коридоре: я поморщился от дымной струйки, текущей с сигареты, которую она не выпускала из зубов. — По традиции, в Японии начинают работать в восемь утра. Но мы здесь не уважаем традиции, ибо иначе не добиваемся успеха, поэтому начинаем работать в семь-тридцать. А это, стало быть, наш новый уборщик?

Гурудзи раскланялся и принялся убеждать Намию, что никто лучше него не справляется с метлой и тряпкой во всём Кансае.

— Тебе отдельно скажу: к восьми часам утра уборку уже нужно закончить, — сообщила Намия. — Но на первый раз прощаю. Проходите на планёрку, там и познакомитесь со всеми.

Мы проследовали в увешанное шторами помещение, напоминающее школьный актовый зал. Едва мы пересекли порог, нас оглушил дикий гвалт девчачьих голосов. Комната была заполнена школьницами — на вид от тринадцати до шестнадцати лет, которые, сбившись в кружок, что-то наперебой доказывали друг другу и размахивали руками на «дан-кен-по». Заметив нас, они на мгновение замолчали, но вдруг что-то сообразили и с громкими воплями «Умибозу! Умибозу!» бросились на опешившего Гурудзи. Через мгновение он оказался на полу, облепленный десятью школьницами, которые шлёпали его по голове, висели на руках и ногах, одновременно пытаясь оторвать кусок от мантии. Я снял с головы невидимую шляпу, поклонился и объявил:

— Так закончил свою жизнь Икэясу Гурудзи, фальшивый и насквозь прогнивший монах. Покойся с миром.

Громкий окрик Намии вернул девчонок в чувство:

— У вас что, работы нет? Все номера отрепетированы?

— Токиминэ-сан обещал нам сюрприз, — провозгласила милым голоском одна из них, явно главная заводила, первая бросившаяся на Гурудзи. — Вчера он обещал, что приведёт театрального актёра, и что мы будем ставить мифологическую постановку, а потом вместе с ними будем снимать новый клип, и оказалось, что это Умибозу, а теперь…

— Во-первых, я не Умибозу, — прохрипел полузадушенный Гурудзи. — Никакой я не морской монах, а горный и солнечный. Во-вторых, никакой я не актёр. Ну а в-третьих, это не должно вас смущать, если вы захотите пригласить меня сыграть кого-нибудь на сцене. Я, между прочим, очень харизматичный.

Девочки засмеялись, и я непроизвольно зажал уши руками. Намия коротко представила нас двоих, увела Гурудзи за собой — «подписывать документы», и в комнату вполз худой парень в очках — в том самом чёрном костюме, которые за последние несколько дней я успел возненавидеть:

— Токиминэ Марумаса, продюсер, менеджер и прочие профессии, всё в одном лице, — представился он. — Прошу пожаловать на курс молодого бойца. Мне будет очень приятно работать с вами.

Он мне сразу не понравился: Токиминэ говорил слегка визгливо и торопливо глотал слова, будто они убегали изо рта и он пытался их догнать. Квадратные очки и слегка выступающие передние зубы делали Токиминэ похожим на крысу. Я удивился, что настолько невзрачный парень работает в айдору-агентстве, но, как оказалось, с девчонками он справлялся весьма достойно: