— Да не хочу я у вас работать! — закричал Гурудзи. — Что вы мне свою школу суёте! Я хочу заставить извиниться вот этого — монах ткнул в лысого продюсера, всё ещё державшего подопечную за рукав, — который говорит гадости о прекрасной Химефу.

— Сакура-сан, — прокричал я на ходу, врываясь на сцену, — прошу меня простить. Мой брат немного не в себе. Он вас обманывает. Это я хочу работать у вас. Он здесь просто…

— Что вы за балаган тут устроили? — проревела та в микрофон. — Кто пустил на сцену школьников? Охрана, разберитесь с ними!

— Но я правда хочу у вас учиться, — взмолился я. — Мне нужен успех, удача и зарплата. Сколько платят у вас во время стажировки?

— Платят во время стажировки? — рассмеялась Сакура-сан. — Что значит «платят во время стажировки»? Это вы нам платите, пока мы тратим время, чтобы научить вас работать. И мы принимаем оплату вперёд за первый год, на случай, если среди вас затесались необразованные плебеи, которые не могут себе позволить обучение в нашей школе. Монахам и их братьям скидки нет, — закончила она под одобрительный смех аудитории. — Химефу, подай нашим новым сотрудникам контракт.

Юная айдору, испуганно смотревшая на нас, по команде Сакуры оживилась и вытянула откуда-то из платьев стопку бумаг. Я шагнул вперёд, закрывая Гурудзи своим телом: прогнивший монах дёрнулся в сторону, явно намереваясь взять бумаги из рук Химефу.

— Добро пожаловать в Сакура Энтертейнмент, — объявила она, склонилась в вежливом поклоне и протянула мне бумаги и ручку с блестящим единорогом на конце. — Мы рады видеть вас в нашей команде, господин.

Я взял бумаги, и вдруг замер, хлопая себя по бокам: — Кажется, у меня украли кошелёк.

Следовало спасаться бегством, и я брякнул первое, что пришло мне в голову. Никакого кошелька, у меня, естественно, никто не крал: во-первых, он всё ещё лежал у меня в кармане, во-вторых, полупустое недоразумение с сотней йен монетами на дне называться кошельком не могло.

— Куда он делся? — закричал я и принялся прыгать на месте, изображая панику. — Кто его стянул?

— Охрана! — объявила Сакура-сан. — Прекратите этот балаган и вышвырните этих двоих к чертовой матери!

— Вот он! Он! — выкрикнул я, тыкая пальцем в зал — непонятно в кого; впрочем, я и не целился ни в кого конкретного. — Он стоял рядом со мной и шарил руками! Держи вора! Я хочу на курсы!

— И у меня! У меня тоже! — закричал кто-то среди толпы. — Кошелёк пропал! Ловите его!

Охранники замерли на секунду, но тут же разделились: один двинулся к дверям, второй полез на сцену. В зале кто-то причитал, указывая пальцем на подозрительного молодого парня с крашенными волосами. Тот пытался пробиться к выходу, но его настигли, и он с жалобным криком утонул в море людей. Кто-то в аудитории принялся проверять карманы, несколько человек достали мобильные и начали снимать на видео заварушку; среди них я подметил девицу с розовыми волосами, которая неприязненно смотрела на меня и что-то бубнила в камеру, снимая происходящее на сцене. Что-то хрустнуло вдалеке, и по залу пронёсся истошный мужской вопль, к которому присоединилась одна девица, другая, и через несколько мгновений помещение утонуло в воплях.

— Бежим, пока не поздно, — сказал я, дёргая Гурудзи за руку.

Прогнивший монах, совершенно игнорируя меня, подскочил к Химефу, чмокнул её в щёку и выпалил:

— Я непременно спасу тебя, о принцесса, красотой равная богине —

и ринулся бежать по сцене, увлекая меня за собой.

— Стой! — заорал охранник, вбегая на сцену. — Стой, сволочь!

Мы скрылись за кулисами, где на нас ошарашенно взирали ещё несколько продюссеров со своими подопечными, не дождавшиеся выхода на сцену. Не тратя времени на раздачу воздушных поцелуев, мы мчались мимо рядов полуоткрытых дверей, за которыми мелькала внутренняя кухня Сакура-груп: ряды блестящих нарядов, прихорашивающиеся девчонки и одинаковые, как на подбор, лысые мужики в костюмах. Один из них попытался преградить нам дорогу, но отскочил от несущегося вперёд здоровяка Гурудзи, словно кегля, впечатался в стену и опрокинул стоящую поодаль вешалку с разноцветными шляпами и париками, тут же разлетевшихся по коридору.

— На лестницу, живо! — выпалил я, бросаясь под зелёную надпись «Пожарный выход», отчего едва удержался на ногах: здоровенный монах забыл отпустить мою руку. Мы бежали несколько минут вниз по лестнице, пока наконец я не упал на кафельный пол, задыхаясь от непредвиденного спринта. Гурудзи кисло взглянул на меня, бросил и скрылся в ближайшей двери.

— Там вход в лифт, — сообщил он, вернувшись с разведки, когда я поднялся на ноги и принялся думать, как именно следует отомстить предателю. — Надеюсь, нас ещё не ищут.

Пока мы ехали на товарном лифте до первого этажа, Гурудзи сообщил, что не нашёл кошелька у себя в кармане. Я пересчитал монеты в своём: ровно на четырнадцать йен меньше, чем стоит билет на метро.

— И как мы теперь домой поедем? — спросил я, еле дыша после забега по лестнице.

— Пешком, — безмятежно ответил он. — Пешком, брат мой.

Мы добрались до дома в половину четвёртого утра. Всю дорогу Гурудзи причитал о разрушенных мечтах и потрясал кулаком в воздухе — мол, он им ещё покажет, чем конкретно меня достал. Я вслух пообещал, что однажды скину прогнившего монаха в реку и терзаться угрызениями совести не стану. Тем не менее, из чувства гостеприимства я предложил ему заночевать у меня — пыльный футон хранился, забитый в прогнившем коридорном шкафу.