— Знаешь, а под утро я в храм ещё ни разу не возвращался, — ответил прогнивший монах, отвергая мой великодушный жест. — Завтра зайду.

Выставив его за дверь, я свалился на неразобранную постель и тут же заснул под аккомпанемент скрежещущих колёс локомотивов, выезжающих на ежедневную службу в метро. Снился мне лысый мужичок в пиджаке, который выводил на сцену девушек, обряженных в блестящие платья, и объявлял в зал:

— Номер триста сорок восемь — Юдзура Маюки, из Фукуока. Четырнадцать лет, первая группа крови.

— Хорошо поёт? — спрашивали из зала.

— Чистейшее сопрано. Музыкальное образование, хореографическая подготовка, выносливость — на уровне. Член школьной сборной по лёгкой атлетике. Но есть и минусы: плохая память, путает иероглифы и, честно говоря, прескверный характер. Требует воспитания и сильной руки.

— Я таких люблю! — отозвался из зала другой лысый в пиджаке, до неразличимости похожий на того, что держал в руках микрофон. — Беру! И предупреждаю: станет артачиться — отправлю официанткой в кабак, пиво разносить. У меня не забалуешь!

Девчонка едва слышно ойкнула, когда её дёрнули за ошейник и повели по лестнице со сцены.

— Следующий номер — триста сорок девять. Хирасака Сакура, из Токио.

На сцену вытащили растерянную Сакура-сан в её бордовом платье. Она дёрнулась и что-то промычала, словно протестуя. Я заметил, что на лице у неё был повязан платок, под которым выступало что-то скомканное.

— Я тоже протестую, — выкрикнул мужчина в микрофон. — Тридцать девять лет. Это вообще законно, я спрашиваю вас?

— Ни в коем случае! — крикнул кто-то из зала. — Возраст для айдору важнее всего!

— Я с вами согласен, — ответил тот, что стоял на сцене. — Как и любой другой объект медиа-индустрии, айдору-певица обладает набором тэ-ка-ха, что в переводе с технологического языка, прошу прощения за грубейший новояз, означает «технико-качественные характеристики». И ни одна девица старше двадцати — да чего уж там, восемнадцати лет, не имеет шанса успешно стартовать. Но правила есть правила, так что кому-то придётся приютить Сакуру. Кстати, она неплохо поёт, хотя ре-мажор откровенно не в лад.

— Не беру, — откликнулся кто-то в первом ряду.

— И я не беру, — пожал плечами лысый пиджак, ведущий на цепочке Маюки, номер триста сорок восемь.

— А что скажет молодой человек в третьем ряду? — выкрикнул ведущий и показал на меня пальцем.

Кто-то сбоку толкнул меня локтём и просвиствел на ухо «не бойся, новенький». «Все с чего-то начинают», — затылком услышал я шёпот откуда-то с задних рядов. Я встретился взглядом с Сакура-сан: она стояла смирно на сцене, как и прошлая девица, и пыталась глазами просверлить во мне дыру, словно я был виноват во всех злоключениях, которые выпали на её долю.

— Берёте или нет? — воскликнул пиджак на сцене.

— Ну… нет, наверное, — прошептал я, удивляясь тому, что слова застревали у меня в глотке.

— Не берёт! — воскликнули все вокруг. — Он не берёт!

В зале заиграла музыка. Ударили невесть откуда взявшиеся барабаны, с потолка спрыгнула обезьяна и принялась скакать по сцене. Лысый мужик в пиджаке бросил микрофон на землю и поволок Сакура-сан; та упиралась, падала на землю, но откуда-то подскочили ещё трое и с трудом уволокли её за кулисы. Музыка превратилась из симфонической в мерзкий какофонический набор синтетических звуков, перемежаемый возгласами «Не берёт! Не взял!» Кто-то дёрнул меня за руку, и в этот момент я открыл глаза: под носом у меня надрывался телефон.

— Ты чего трубку не берёшь? — истошно завопел Гурудзи, едва я нажал на кнопку. — Тут такое случилось!

Он кашлял в трубку, задыхался и каркал невразумительные ошмётки слов, отчего я решил, что проклятого монаха наконец-то схватил сердечный приступ. Из хрипений я кое-как по кусочкам выцедил связный рассказ. Оказалось, что Гурудзи вернулся в храм и первым же делом принялся строчить проникновенное письмо на фанатскую почту Химефу — копию он тут же прислал мне. Он красочно расписал душевные муки героя, который увидел пленённую принцессу, и пообещал спасти её от дракона в чёрном пиджаке с карикатурной внешностью голливудского мафиози. В конце письма Гурудзи с наивной яростью молодого пассионария принялся перечислять, какие кары ожидают злодея, и закончил проникновенным описанием того, как он и спасённая принцесса отправятся на Луну, обнимая за шею единорогов (этот сюжет Гурудзи на днях подсмотрел в аниме), и в конце концов поселятся в храме, чьим наследником он станет единолично, а вместо Аматэрасу все молитвы станут возноситься только Химефу.

— А через пять минут они просто заблокировали мой членский билет в фан-клубе! — причитал мой рыдающий друг. — И отключили мой аккаунт на сайте! Я теперь отключён от всей радости жизни! Отключён, понимаешь?

Я кое-как утешил Гурудзи, пообещав, что им это с рук не сойдёт, хотя и понимал всю тщетность обещания.

Через полчаса, пока я лазил по шкафам в поисках завалявшихся на полу монет и потерянных в карманах купюр (мысль о том, что я однажды где-то спрятал сотню йен, не давала мне покоя), Гурудзи снова позвонил и обрадовал меня ещё одной хорошей новостью: