— Ешьте, девчата, заправляйтесь, — говорила Тамара, — Еще Кочеткову сейчас отнесу, для поправки здоровья. Главное, чтобы не упирался, Дон Кихот батальонный!

— Ох, Тома, балует тебя майор, а, — Родионова ухитрялась одновременно улыбаться и жевать.

— Горюшко мое… — Ведерникова покачала головой и глаза сделались печальными.

— Опять, что ли, уговаривал? — тут же спросила Лескова.

— Опять. И опасно, и сердце-то у него не на месте, и в ППГ врачей не хватает, чего упрямишься-то. Вот как проведал, что Ольгу Никаноровну чуть не затемно в штаб армии вызвали, так и прилетел, сокол.

— А чего вдруг в штарм-то сразу, не в дивизию?

— Говорили, что конференция. Всех дивизионных врачей собрали. Ну вот, только-только она уехала, Горюхин повез, как он сразу и прискакал. И опять пошел уговаривать перевестись подальше в тыл, — сетовала Тамара, — Думаете, от чего он примчался-то? Про мину эту узнал! О ней уж, поди, солдатский телеграф на весь фронт разнес. Вот и приехал убедиться, что все целы. Ну и снова о переводе затеял. Уж сколько раз твердила, не трави ты душу, дорогой мой товарищ майор, здесь мое место — не понимает.

— Эх, Тома, — вздохнула Лескова, — это тебе надо его по званию догонять, может, тогда поймет, когда ты сама майором будешь. Или он уж в подполковники выйдет?

— Да где ему, — Ведерникова улыбнулась печально, — нет, Галя, он уж теперь до пенсии в майорах проходит. Не все человеку дано. Ну и пусть, чай, не за званье замуж выходила. Главное, чтобы жив был, головушка бедовая. А погоны, да что тех погон…

В этот день Раисе пришлось побыть и операционной сестрой, и трижды наркотизатором. А потом еще и смену в перевязочной принять. Но это она сделала по собственному почину, упросив Лескову спрятать ее за любой работой, лишь бы не пришлось беседовать с нагрянувшими в расположение корреспондентами из фронтовой газеты. Не то, чтобы Раиса вовсе их не любила, по сорок первому году товарищи добром запомнились, но нынешних гостей интересовала опять эта трижды клятая мина. А рассказывать про нее, да еще теми словами, которыми положено говорить для газеты, не хотелось отчаянно.

Военкоров взяла на себя Родионова, а Раисе не удалось отвертеться только от попадания на фотокарточку. Если, конечно, она не выйдет на ней с закрытыми глазами. Показалось, что от усталости все-таки моргнула.

И лишь когда гости на попутной полуторке укатили в сторону штаба дивизии, где у них тоже ожидался "очень хороший материал", возвратилась Прокофьева. Привез ее Горюхин, вместе с грузом медикаментов, потому что просто так, ради одного совещания, даже в штабе армии, командир не станет гонять грузовик.

Вечером, перед тем, как новой смене заступать на дежурство, объявили общее построение. Прокофьева умела говорить доходчиво, коротко и так, чтобы весь строй слышал. О боевой задаче, о том, что потрудился личный состав хорошо, и в трудную минуту не оплошал и санслужба армии выражает всему медсанбату благодарность. И объявила о вручении наград.

Раиса до последней минуты не ждала, что вызовут ее, и сделала положенный шаг вперед только когда Лескова ее тихонько подтолкнула. Добро, что “Служу Советскому Союзу!” отчеканила как положено.

Ей случалось получать благодарности по службе до войны и на фронте, но не более того. У врачей, Раиса заметила, вообще наград мало. У Алексея Петровича за Финскую так вообще ничего, только у Денисенко, помнится, была “Красная Звезда”. А тут… “За отвагу” медаль боевая, солдатская. С такой брат с Финской пришел, но он боец, а Раиса? Мина, это, конечно, страшно. Но по уму так награждать надо прежде всего Прокофьеву. И саперов, вместе с раненым, потому что с такой смертельной штукой в плече еще и о товарищах заботиться, в самом деле подвиг.

А вторая медаль подле первой давила на сердце, колола как засевший осколок. Разве Раиса обороняла Севастополь? Она немцев-то видела полторы минуты в бинокль! И не будь рядом Алексея Петровича с пулеметом, это было бы последнее, что она увидеть успела в жизни. Да, работы было как нигде. В поту и крови выше глаз. Но ведь это у всех так, медицина — она и в тылу труд тяжкий, тоже бывает ночей не спишь. Но разве Раиса — боец?

С кем поделиться тем, что на душе кипит сейчас? С Лесковой? Она и хороший товарищ, и кроме того, парторг. Но нет… Даже ей не может Раиса доверить своих мыслей. Брату бы сказала, если бы он рядом был. И Алексею Петровичу еще… будь он жив.

Но чего точно не ждала Раиса, что на следующее утро, прямо после подъема, ее вызовет командир и вручит предписание о переводе в другую дивизию. Сначала она ушам своим не поверила. Как переводят? Почему? Только привыкнуть успела, новому выучиться — и на тебе.

— Я тебя в конце концов не для себя учила, а для победы, — Ольга Никаноровна говорила как всегда спокойно и твердо, — Там командир хороший, сработаетесь.

Кто другой сказал бы “уверена, что сработаетесь” или “постарайтесь сработаться”, или даже что-нибудь вроде “приказываю сработаться” или “обещаю, сработаетесь”. Но Прокофьева была верна себе, и говорила как наперед знала.