– Ты отлично выглядела тогда и сейчас, не вижу проблемы.

Не видел он, как же. С такой толщиной эмоциональной брони и крепостью нервных клеток человек может противостоять целой лиге супергероев. Ну, или закрыть годовой отчет в бухгалтерии и ни разу не принять успокоительное. Казалось, Виталика действительно не заботил мой внешний вид. Не так, казалось, его вообще ничего не заботит! Он уверенно шел вперед, рассекая толпу как ледоход заледеневшее море и освобождал мне путь - я семенила следом, боясь потерять из вида статную фигуру в черном.

– Ложа? – удивленно воскликнула, когда мы подошли к нужной двери. – Это, наверное, дорого!

– Очень, - простодушно ответил Игнатов, - но я хотел произвести на тебя впечатление.

– Понтуешься, значит?

– Именно.

Резкая трель театрального звонка призвала нас ускориться. Люди вокруг засуетились, а гул голосов вырос на пол тона. Я испуганно схватилась за край рукава Виталика, как ребенок, что боится потеряться.

Игнатов с теплом взглянув на меня, положил руку мне на бедро и чуть подтолкнул в сторону арки:

– Идем, не хочу, чтобы ты пропустила ни секунды.

Ложа встретила нас тяжелым бархатным сумраком. Посреди крохотной комнатки стояло несколько стульев на тонких резных ножках. И…все. То есть, больше ничего не было. Только золото, дорогие ткани и деревянный мозаичный паркет.

– Ты рассчитывала на мягкий диван, - подколол Игнатов, заметив в моем лице разочарование.

– Нет, то есть, а мы будем сидеть так далеко друг от друга?

И хоть вопрос звучал наивно, это по-настоящему меня беспокоило. Рука Виталика плотно сжимавшая мою талию лучше спасательного круга в открытом океане. Тепло, окружившее меня, стоило Игнатову оказаться рядом, действовало наркотически. Я просто не могла отойти в сторону, прервать объятия, не смотреть.

Кто-то из «умненьких» сказал, что любовь это желание касаться. И если данное утверждение верно хотя бы наполовину, то у меня серьезные проблемы. Потому что я ощущала физический дискомфорт и тянущую боль внутри, стоило Виталику отпустить мою руку. Вот и сейчас он отстранился, и жар вокруг меня вдруг куда-то испарился, оставив после себя сизый след. Будто ничего и не было.

– Так лучше? – одним движением он передвинул стулья, так чтобы мы сидели рядом.

Я закивала с интенсивностью китайского болванчика и тем самым выдала свои эмоции. Взгляд картавого зажегся опасным блеском, а свет висящей лампы выхватил самодовольную ухмылку. А я в очередной раз отругала себя за то…за то, что была собой. Слишком рано. И опасно к тому же.

Со стороны оркестровой ямы заиграла музыка, и я поспешно приземлилась на свое место. Чем раньше начнется представление, тем быстрее кое-кто забудет как глупо я выглядела, когда кивала своей дурной головой.

Тяжелые ступенчатые шторы разъехались в разные сторон, и перед нами показалась поляна, посреди которой высилось несколько девушек в пышных пачках. С первыми звуками скрипки, их руки подобно ломаным крыльям птиц, взлетели вверх. Легкими движениями они вспорхнули со своего места и перелетели на другое, так быстро, так изящно, будто их ноги вовсе не касались пола.

– Это…очень красиво, - прошептала я. Любые слова, сказанные сейчас, опошлили бы то чудо, что я наблюдала со своей ложи. История, пронесенная через танец. Понятная любому человеку, потому что рассказана без единого слова, на языке чувств.

Я расслабленно откинулась на спинку стула и улыбнулась, ощутив возле себя плечо Виталика. Он сидел так близко, что можно было положить на него голову. Что я и сделала, предварительно поторговавшись с собой и проиграв себе же этот невероятно короткий спор.

Перед глазами рябили тонкие как статуэтки фигурки лебедей. Белые и ладные, они летали над сценой, кружились в водовороте фатиновых складок, создавая вокруг себя чудо.

– Как красиво, - сонным шепотом повторила я, загипнотизированная тягучей грацией балерин. Одна за другой, они кружили по зеркальной глади озера, рисуя на нем плавные линии. Одна за другой…одна за другой.

Я почувствовала, как веки мои тяжелеют, как музыка становится тише, а танец теряет детали, девушки теперь были похожи не на белых птиц, а на оставленные морозом узоры на стекле. Резные, причудливые, похожие друг на друга.

Одна за другой…

Одна за другой…

Я не успела додумать мысль до конца, голова повисла на плече Виталика, а веки сомкнулись. Наконец я заснула, теперь уже по-настоящему.

Я бежала по маковому полю в сторону радуги. Один ее конец упирался в землю, другой в чан с пловом. Хотелось добраться до металлической посудины и наесться до отвала, потому что кентавры расходуют много калорий и вечно голодны. Ах да, разрешите представиться, теперь меня звали Яна Белогривка и вместо ног у меня красовались очаровательные копыта. Цок-цок-цок-цок. Они громко и часто застучали по земле, будто я не полулошадь, а какая-то легкомысленная сороконожка.