И она бросилась собирать вещи лихорадочно, торопливо, словно опаздывала на поезд. Все валилось из рук. Документы взяла, но чуть не позабыла диплом. Тоже ведь надо наверняка. Теплые вещи? Надо ли? В армии и так все выдадут. Или уж запас как говорится карман не тянет?

А на фотокарточке над столом - Раиса и Володька. Красивый вышел снимок. Это когда он с Финской вернулся, повел ее в Брянске к фотографу. Здесь он в форме и с медалью “За отвагу”. Фотограф Раису на стул усадил, брат рядом стоит. Были бы в полный рост, ясно было бы, что Раиса чуть повыше. “Где же ты теперь? На кого лесничество оставил, кто будет обходить за тебя лесные квадраты?” Взять карточку с собой? Потеряется, помнется. Пластинки-то нет, раскололась.

За стеной взвился чей-то звонкий альт и кажется, что-то разбили, тарелку, наверное. Соседушки! Веселые у Раисы соседки, когда не ссорятся. Но если уж закусились, то хоть из дому беги. Светка Прошкина в больнице, в родильном отделении работает, ее младшая сестра Лёля еще в школу ходит. Матери у них нет, Светка за старшую. А Лельке сейчас шестнадцать лет, самый поперечный возраст.

– Что опять посуду бьем?
– Раиса выглянула в коридор. Светка, стоя поперек дверей, пыталась вырвать у сестры из рук старый рюкзачок, с которым та ходила в школе в поход. “Не пущу!
– твердила она, сжав зубы.
– Глянь на нее, Райк! Совсем ума у девки нету, на войну она собралась. А то без тебя там не разберутся!”

– Все равно пойду в военкомат, - упиралась Лёлька, глотая злые слезы.
– Я комсомолка!

– Дура ты, а не комсомолка!
– рубила сестра, - Вот кому ты там нужна, а? Ни годов, ни ума!

Раиса попробовала внести в семейную свару какую-то ясность. Лёльке, безо всякого сомнения, нечего делать в военкомате. Даже будь она парнем, в шестнадцать лет не воюют, а уроки учат. Хочет быть полезной, пускай в райком комсомола идет, там найдут для нее работу. Пока она толковала про это, у старшей сестры ослабли руки, Лёлька вырвала у нее рюкзак и была такова. Прошкина-старшая чуть с ног не полетела, ввалилась в их комнату и рухнула за стол.

– Видишь какова, Райк?! Вот как с ней быть? Как теперь мы все будем? Вот скажи, тебя же в Москве и военному делу учили, - она сгребла со стола горстью шпильки и на ощупь, без зеркала начала собирать растрепанные волосы в пучок на затылке, пальцы у нее дрожали.

Когда Раиса вернулась в прошлом году из Москвы и рассказывала подругам про то, чему их учили на курсах, те посмеивались: с кем ты здесь-то воевать собралась, Райка? С комарами разве что! Нет, ходили конечно разговоры, ходили. Но кто же знал, как быстро оно обернется! Завотделением, Петра Васильевича, не призовут, пожалуй, он старый уже. И потом, на кого-то больницу оставить надо. А Раиса молодая и права не имеет дома сидеть.

– Что я скажу, Свет, - Раиса встала в дверях, привалившись к косяку.
– Лёльку понятное дело никто никуда не возьмет, не брани ты ее. Сейчас комсомол к делу приставит. На курсы медсестер может запишут, если что - ты подскажешь. А я ухожу. Если не призовут, пойду сама.

– С ума сошла!
– охнула соседка

– Как раз если буду здесь сидеть, то сойду как пить дать. Сама подумай - врачи нужны. Твоя работа мирная, как говорится, родить нельзя погодить. А я какой год в хирургии. И училась ведь, в самом деле, не зря же, - Раиса говорила и чувствовала, как сама успокаивается, словно надо было все это хоть кому-то высказать вслух. Страх отошел, уступив место важному - делу.
– Пусть записывают добровольцем. А ты гляди, Светк, может от брата мне сюда письмо придет. Да и я на Белые Берега писать буду.

Подруга тяжело поднялась со стула и обняла Раису, так крепко, будто та сию минуту уходила, и не куда-нибудь, а прямо в бой. Обняла и уколола неловко шпилькой, которую позабыв, держала в кулаке.

Но из военкомата Раису сходу выставили: “Только баб на войне не доставало!” «В огороде тебе баба! А я медработник!» - возмутилась она. Но военком только рукой махнул.

Следующим утром еще и на работе влетело! Всегда спокойный завотделением Петр Васильевич был сердит необычайно, и Раисе под горячую руку досталось. Оказалось, вчера забрали в армию молодого доктора Юру Ковалева, на которого старик очень рассчитывал. А сегодня еще и его ассистент получил повестку. Они что себе там думают, раз война, так люди болеть перестанут? Аппендицит приказом не отменишь! Но будто мало того, старику и больные добавили хлопот, они упорно требовали выписки, особенно мужчины. Даже те, кому об этом еще месяц думать рано! Тут и Раисе перепало, узнал откуда-то, что ходила в военкомат.

– И ты, Поливанова, туда же! Совсем одного меня тут решили бросить! А я тебе, матушка, так скажу, с твоей стороны это форменное дезертирство, так и знай! Вот уж никак не ожидал! Без тебя там, конечно, не управятся. Тридцать лет прожила – воевать ей захотелось. А в перевязочной я кого оставлю?

Раисе и жалко было старика, и злилась она не меньше. На него, на военкома, ну, больше всего, конечно, на немцев, из-за которых все это случилось! Но решение было принято, и как ни кипятился старый хирург, отговаривать Раису уже поздно. Завтра же она поедет Брянск, в тамошний военкомат, а лучше сразу в райком партии. С утра и отправится. Как раз опять у нее вторая смена, успеет вернуться.

В райкоме ей сказали коротко: ждите. Понадобитесь - вызовут. Вернувшись домой, Раиса нашла в двери повестку. Вот и понадобилась...

Через неделю она была очень далеко и от Брянска, и от прежней мирной жизни. Хотя насколько далеко осталась та жизнь, Раиса еще не знала.

Глава 4. На Южном фронте. Лето 1941

Как-то непонятно начиналась война для Раисы. Ей и еще двум десяткам женщин выдали форму, снаряжение и три дня учили основам строевой подготовки. Старшина-сверхсрочник, руководивший ими, все ворчал, что за грехи его списали в курятник, второй, его помощник, был с ним полностью согласен.