– Развезет дорогу к… Ну, может не налетят хотя бы.

Машину разгружали все. Только Гусев, бедолага, сидел на земле под откосом, толку от него в этом деле не было никакого - так приложило об руль, что ни вздохнуть, ни охнуть. Но и это не спасало от праведного гнева Анны Тимофеевны.

– Ах ты непуть бессмысленный! Чтоб тебе повылазило! Ты мне что с котлом сотворил, душа из тебя вон? Это же казенное имущество, мне сегодня вечером уже людей кормить, понимаешь ты это, аль нет? А если он еще и протекает, как я стряпать буду?

– Да разве я виноват, что они налетели?
– отвечал тот сиплым шепотом.
– Анна Тимофевна, ну не кричи ты, сделай милость. Тебя ж поди за линией фронта слыхать.

– Налетели - не налетели! Ты как котел крепил, окаянный? Если бы ты его правильно зацепил, он бы в речку-то не ушел. Так что, тут не немец виноват, чтоб ему лопнуть, а руки твои крюки!
– не сдавалась Анна Тимофеевна.
– Вот пока ты за баранкой сидеть неспособный, будешь теперь мне картошку чистить!

– Да ладно вам, Анна Тимофеевна, - примирительно сказал Кошкин, - прикрепи он его как положено, сейчас бы крюк выдрало, да рама штопором пошла...

Начхоз, морщась, ходил вокруг машины, поминутно ощупывая разбитую челюсть. Вынул было папиросы, но вздохнув, убрал.

– Во жизнь… - выдохнул он, - как в карауле - ни пожрать, ни покурить. И как он ее так завалил-то? Хорошо, что ты только кухню в речку упустил, а не всю машину разом! Противоторпедный маневр ты им, что ли, показывал, а, Гусев?

Шофер даже не пытался оправдываться, зато сообразил, чем поднять машину. Тяжелые стойки от палаток пошли за рычаги и на них на “Раз, два … Давай!” ее попытались поднять на дорогу.

Тут вышла заминка. Анна Тимофеевна плюс Кошкин вполне могли сойти за двух крепких мужчин, но без троса вытащить машину оказалось делом совершенно невозможным. Помощи не предвиделось - от фронта не ехал почти никто, а кто ехал - ни малейшего желания остановиться, понятно, не имел.

Кошкин уже сделал зверское лицо, расстегнул кобуру и пробормотал: “Остановятся как миленькие!”, когда от дороги раздался голос Огнева:

– Все живы? Ну, Васильев, ну, удружил! Да и я хорош, самому смотреть было нужно, что наши с дороги ушли!

Откуда ни возьмись, оказалось то, что нужно - машина, да Алексей Петрович, да пятеро крепких парней-санитаров, а в машине трос!

Впрочем, никакого чуда, поняла Раиса почти немедленно. Замыкающая машина - в ней всегда везут людей покрепче да берут инструменты на случай чего.

Колонну разорвало при налете, а шедший следом Васильев не то проглядел, не то по иной какой причине не доложил, вот и проскочил замыкающий, а теперь - вернулся. Всей командой, да с тросом машину вынули в пять минут. Только с полевой кухней пришлось порядком повозиться. Она крепко увязла обоими колесами в илистом дне речушки, но общими усилиями вытащили и ее. По счастью, котел оказался цел и почти не помят даже.

Грузились в спешке. Начхоз швырял тюки чуть не со злостью, поминутно косясь то вверх, то назад: “Мало ли какая еще сволочь на нас выскочит!”

– Товарищ младший лейтенант, - подчеркнуто спокойный Кошкин забрал у него мешок, - Ну что же вы так с казенным имуществом? И никого в небе искать не надо. Вы посмотрите, какая чудесная погода, - дождь струйками бежал по его разбитому лбу.
– Отличная, доложу вам погода. Совершенно нелетная!

– Нелетная, - бурчал начхоз, втаскивая в кузов новый тюк, - А немцы про то в курсе, что нелетная?

Пострадавший шофер переживал, чувствовал себя не у дел, что было для него хуже всякого перелома. Попробовал было помочь с погрузкой, уцепив тюк, что полегче, но Огнев самодеятельность пресек.

– Гусев, оставить! Вот тебе сейчас только с погрузкой и возиться. Марш во вторую машину!

– Так ведь… товарищ военврач, а поведет-то кто?

– Калиниченко.

– Он же санитар!

– Водить, хотя бы условно, умеет. А тебе недели две за баранку не сесть. Хотя… Давай в кабину. Не за руль. Сядешь рядом, будешь советом помогать.

Глава 16 Воронцовка, южнее Ишуни, 27 сентября 1941 года

На этот раз с размещением решилось быстрее. Отходить приказали к Воронцовке, а это село большое, дворов шестьдесят. Дома пустовали, лишь в трех или четырех оставались люди, в основном старики, которые никуда не захотели уходить.

Денисенко эта Воронцовка не понравилась сразу. Едва прибыли, он сделался необыкновенно мрачен и резок, долго присматривался, где лучше развернуться. Ни одна из пустующих построек ему не нравилась, наконец как через силу отдал приказ занимать школу, одноэтажное приземистое здание, зиявшее выбитыми окнами, но стоявшее в саду, в окружении старых яблонь, и сельсовет - он отводился под сортировочное отделение. Личный состав в селе наоборот приободрился - чего плохого-то, вместо того, чтобы опять в чистом поле палатки ставить, сразу забраться под крышу? И устроиться проще, и отогреемся наконец.