– Вообще не сплю, - перебил меня Тимур.

Он подошел близко, положил руки мне на талию, обнял так, что затрещали ребра и в противовес этой грубости нежно-нежно убрал губами повисшую с ресниц слезинку. Долго, так что я перестала считать секунды, целовал меня. В щеки, лоб, подбородок. Короткие, сухие поцелуи, в каждом из которых прячется широта скупых мужских чувств.

Они такие. Не на показ, а на разрыв.

– Я совсем перестал спать, моя девочка, - прошептал Тимур, зарываясь носом мне в макушку. – И чуть было не сошел с ума. – И снова поцелуй, на этот раз в губы, и совсем другой, глубокий, болезненный. И потом, когда нам двоим перестало хватать дыхания, он отстранился и прошептал: - Я и уже купил билеты в Москву, но ты опередила меня ровно на один день.

Мы целовались до тех пор, пока не закончился дождь. И после него над городом появилась радуга.

Эпилог. Теперь уже настоящий

Я обожала ночные смены. За возможность побыть наедине с собой, за едкий больничный свет, который всех бесил, но меня почему-то успокаивал, за абсолютную тишину, разрываемую таким же абсолютным звуком – первым плачем малыша. Это значило, что в наш мир, неидеальный и кривой пришла новая, абсолютно чистая жизнь.

Я обожала говорить мокрой от пота и слез мамочке:

«Поздравляю, человек родился».

И видеть улыбку на ее лице.

Обожала брать из рук только родившей женщины телефон и прежде чем та обзвонила родственников и друзей, делать самое первое фото. Самых первых секунд жизни.

Все это было так непохоже на то, чем я занималась раньше и именно в этой работе я, наконец, нашла себя. И хоть папа горестно вздыхал, что я променяла его дорогую, оснащенную всем самым новым и самым лучшим клинику на огромную как отдельный город Александровскую больницу, я была рада.

Нет, не так, я была счастлива!

Наконец и вопреки всему.

«Нет, я не понимаю, сидела бы себе в теплом месте и бед не знала, а так. Насть, я может чего не знаю, но столько на ногах и с людьми. Как ты держишься?».

«Очень легко, папа».

У меня был свой секрет, свое запрещенное зелье, которым я пользовалась всякий раз, когда понимала, еще чуть-чуть и все. Одно смс состоящее из одного слова «Скучаю» и уже через тридцать минут меня будет ждать сваренный мужем кофе и объятия.

В этот раз я спустилась вниз. Тимур вытащил у меня из рук какие-то бумаги и, повернув к себе спиной, принялся разминать спину.

– У меня после такого массажа бойцы людей пополам ломают, а у тебя какие-то роды. Соберись, девочка, - прошептал он, - и покажи им всем!

– У тебя людей ломают, у меня людей создают, очень разная работа.

– Знаю, - он нежно поцеловал меня в шею, - и горжусь тобой!

Прошел почти год с момента как я с Томой переехала в Питер. Все случилось даже лучше, чем мы себе представляли. Томе понравилась ее новая школа, а ее новым друзьям понравился наш бассейн. Да, он работал всего месяц в году, в остальное время Тимур чистил его и бурчал что-то под нос, но, как он сам говорил «главное, чтобы моим девочкам нравилось». Мы нашли дом, в котором смогли поместиться вчетвером, вместе с Кексом – страшным, побитым, блохастым псом, которого Тимур притащил из подворотни. Под его рукой дворняга превратилась в благородную почти бойцовую собаку. А зашитое ухо и выбитый глаз только добавляли Кексу солидности.

Еще я научилась жарить сырники. Они почти перестали у меня пригорать.

Наладила отношения с мамой. Помогли мне в этом психолог и расстояние, а так же то, что родители больше не вникали во все события нашей жизни.

Все потекло размеренно и гладко, так что я даже стала напрягаться от желания Тимура вернуться обратно в Москву. То, что начиналось как временная история, пока Тим не наработает опыт, имя и связи, превратилось для меня в жизнь, о которой я мечтала и которую была не готова менять.

Все стало почти идеально. И даже родители Тимура, пожилые и очень традиционных взглядов люди, никогда не пеняли нам на то, что у нас нет совместных детей. Видимо наличие тринадцати внучек под боком как-то умерило их пыл.

Именно об этом, не о внучках, а об абсолютном счастье и гармонии в душе, я думала пока кто-то большой и лысый лез со своими обнимашками.

– Тимур погоди, да погоди ты, звонят. – Я увернулась от мужа и, выставив руку вперед, ответила на телефон, - Да, Александр Васильевич, ага.

На другом конце провода говорили что-то неразборчивое. Наш Зав никогда не повышал голос, чем очень гордился, но вот в таких телефонных разговорах это ему мешало. Заткнув второе ухо, чтобы устранить лишний шум, я напряженно вслушалась.

– Да, это я рассказывала, - непроизвольно улыбнулась, услышав знакомую фамилию, - а вы думали, я вам всем врала после корпоративной рюмашки? Белый Филипп Львович, мой хороший друг. Точнее друг нашей семьи. Еще точнее муж лучшей подруги, а что? Вам автограф достать? Это я могу.