Узкое шоссе до Фронтеры-Коросаль пролегло среди настоящих джунглей. Деревья, деревца, кусты, кустарники, вьюны, лианы и прочая растительность пребывали в густой тесноте, росли друг на друге, налезали друг на друга, обволакивали друг друга, толпились, переплетались, соревновались, тянулись к солнцу, карабкаясь по телам соседей.

«Воистину, все растет друг на друге», – подумала Томина.

Пейзаж за окном напоминал бесконечный зеленый океан, который дышал и колыхался разными оттенками зелени, высотой и густотой зарослей. Его салатовые, оливковые, малахитовые, нефритовые, изумрудные волны то набегали, то вздымались, то падали, образуя темно-зеленую бездну.

Последние несколько километров перед Фронтерой дорога была ужасна. Марине приходилось лавировать между бесконечными выбоинами, а иногда и откровенными ямами. Она чертыхалась и нервничала, волнуясь за прокатный автомобиль.

На въезде в городок молодой человек предложил им лодку со скидкой, за 600 песо. В основном же ланчи стоили 750 песо. И они радостно согласились.

– Хороши бы мы были, если бы приняли предложение того обормота, – хмыкнул Беловежский.

Река Усумасинта производит неизгладимое впечатление. Противоположный ее берег принадлежит Гватемале. На протяжении многих сотен километров река служит границей между двумя государствами. Берег, подобно настоящей лодочной станции, утыкан десятками причаленных ланчей, длинных моторных лодок в форме пироги с пластиковыми и пальмовыми тентами. Перевозка по Усумасинте – вероятно, чаще всего до Йашчилана – была отлаженным бизнесом.

Они разместились в ланче под пальмовым тентом, и молодой ланчеро, приветливый и дружелюбный, выдал им спасательные жилеты и с радостью отвечал на их вопросы, пока не завел оглушающий двигатель.

– Саша, а ты уверен, что 600 песо – это вся поездка? – тревожилась Марина. – Надо бы уточнить.

– Я уверен.

– Помнишь, тот тип говорил, что ланчи здесь 750 туда и 750 обратно?

– Он врал.

– Возможно. Но лучше переспросить.

– Не занудствуй. Смотри, у нас есть квитанция на поездку, – начал раздражаться Саша.

Она собралась было сама выяснить волновавший ее вопрос у ланчеро. Но мотор уже вовсю гудел, лодка проворно рассекала водное пространство, и идти в конец ланчи, ни за что не держась, можно было только ползком. Марина замкнулась, даже обиделась и некоторое время размышляла о своем спутнике. Сначала сердито, потом с интересом, потом с нежностью. Она вспомнила утренний эпизод в Бонампаке, его неожиданное трепетное участие и пыталась понять, имеет ли это какое-то особое значение и как она сама к этому относится. Да, она не отстранилась тогда и сейчас призналась сама себе, что находиться в его объятиях ей было даже приятно. И все же вдруг за поездку обратно придется еще заплатить? Она вернулась к будоражившему ее вопросу. И мысли о Беловежском возвратились в прежнее русло. Но вскоре она забыла свою досаду и наплевала на стоимость ланчи, потрясенная окружающим ее миром.

Широкая река с удивительно голубой водой между рыжими песчано-глинистыми берегами, покрытыми буйной растительностью, то текла безмятежно и неспешно, то клокотала вокруг незримого препятствия, то усмиряла волнение и успокаивалась. Она не была еще полноводной в это время. И иногда казалось, что ланча цепляется днищем за дно реки. Ланчеро вдруг что-то крикнул и, привлекая их внимание к чему-то, кивнул в сторону берега, стараясь приблизить туда лодку. Там, на глинистой почве, почти сливаясь с ней по цвету, полз, активно перебирая короткими уродливыми ногами, крокодил и в конце концов скрылся в воде.

– Усумасинта ими кишит, – улыбнулся молодой человек. – Наверняка увидим еще.

На гватемальской стороне на песчаной круче вросло корнями могучее дерево со строгим серым стволом.

– Какая красота! – вскричала Марина. – Это сейба?

– Она. Роскошное дерево! – согласился Александр.

Внизу ствол подпирали плоские лопасти, как будто фалды широкой юбки, развевающиеся в танце. Крона снова напомнила Марине сравнение с «Садом расходящихся тропок». Она казалась пушистой от бесчисленных ветвей, веток и веточек, бесконечно переплетенных и скрещивавшихся. Листва отсутствовала, но толстые ветки ближе к стволу обильно поросли паразитами, словно плюшем, что придавало дереву ощущение мягкости. Созерцание этого прекрасного дерева опять наводило на думы о вечности, величии, умиротворении и могуществе природы.

Вскоре и еще одно подтверждение ее могуществу опять вогнало их в трепет. Под песчаным отрогом на отмели мирно дремал, вальяжно валяясь и грея бока на солнце, огромный, на сей раз жирный крокодил.

Когда лодка сделала крутой поворот, Беловежский заметил:

– Скоро приплывем. Йашчилан находится как раз на выступе этакой петли Усумасинты.

– Какие дебри! Плывем уже минут сорок. Наверно, мало кто посещает это труднодоступное городище, – предположила Марина.

– Как бы не так. Видела, сколько во Фронтере лодок? А теперь сюда посмотри!

На берегу стояла вереница ланчей, и одинокого знакомства с археологическим памятником это не сулило. Выторговав у ланчеро хотя бы три часа на осмотр и удостоверившись, что все оплачено сполна, они спрыгнули на усеянный людскими следами влажный песок.

– Когда они успели здесь натоптать? – поразилась Марина.

– Они не посещали Бонампак, – напомнил Саша.

Углубившись в дебри, они очутились среди первых руин, где в едином порыве джунгли каменные сливались с природными. В темной галерее их приветствовали мелкие черненькие летучие мыши, гроздьями висевшие под майяским треугольным сводом. Вот послышалось устрашающее приветствие обезьян-ревунов, будто на всякий случай предупредивших, кто здесь хозяин.