Изнеможение от любовной игры пришло следом. Я свернулась у него на груди, прижалась всем своим телом, обхватила ногой, переплела свои пальцы с его... Будто бы он может сбежать, бросить меня. Нет, конечно, не может. Он мой и душой, и телом, и сердцем. Полностью мой. Такой, какой есть – настоящий, живой, полный чувств, страсти, гордости своей непомерной.

– Когда...Вы...Я не знал, что бывает такое блаженство.

– Что?

– Я еще точно не умер?

– Только посмей умереть.

– Сама меня убьешь?

– Нет, замучаю до смерти своей страстью. Цепи нужно купить, чтоб ты так отчаянно не сопротивлялся.

– Чему?

– Моим поцелуям.

– Целовать самому куда слаще, эльтем.

Обнял, прижал к груди, зарылся губами в мои волосы, целует, шепчет несуразные сравнения, ласкает и нежит. Так я и уснула на бахающем под моей ладонью сильном и гордом сердце невольника. Отголоски недавнего наслаждения проходят дрожью по моему телу.

Рано или поздно придется отпустить Альера на свободу. Только это вырвет из меня душу... Теперь – точно.

Глава 39

Альер

Моё сердце ухает под ладонью Диинаэ. Эльтем устроилась поспать у меня на груди, свернулась, будто бельчонок. Серебристые волосы вновь обретают солнечный блеск, а черная кожа девушки – белизну и светится точно у аристократки. Мягкая, нежная, полная тепла и неги. И я нежусь под ее рукой, утопаю в счастье прикосновения к женскому телу.

Легко провожу ладонью по ее волосам, теперь и это бережное прикосновение чудится мне неуместным, навязчивым, грубым. Мне кажется, будто я украл эту женщину у богов, снял с невесомого облачка, настолько она хороша. Ее белоснежная, фарфоровая кожа, все ее изгибы и перекаты. Я боюсь шелохнуться, чтоб только ее не побеспокоить. Будто я без спросу забрался в чужую постель, раскинулся на чужом белье, смею наслаждаться той женщиной, что сполна мне не принадлежит, да и принадлежать не может. Хрустальная ваза, сосуд, не терпящий грубости. Я же варвар, вандал, если смею ее потревожить во сне. Слишком грубы мои пальцы для этого чуда.

Я рожден принцем, привык знать, что я впереди других. Имею право на все лучшее, что способен дать наш мир. Да, я с детства должен был соответствовать этому праву, ни гувернеры, ни учителя спуску мне не давали. Лучший по рождению каждое мгновение жизни должен оправдывать то, что ему назначено судьбой. Бои, тренировочные поединки, изящные танцы... Лучший всегда и во всем, действительно достойный роскоши.

И я никак не могу взять в толк, что, черти меня изведи, случилось этой ночью между мной и дроу?! Как я мог позволить себе быть таким жестким, грубым, напористым, бороться за первенство с женщиной. Кувыркал ее, подминал под себя, опрокидывал на постель, в то время, когда она этого совсем не хотела, не уступала мне, не позволяла себя ласкать. Сама утверждала свое право нежить меня так, как ей хочется, ласкать как угодно... Будто она, а не я наслаждалась победой. Будто она мной владела этой ночью, а не я ею.

Чувствую себя одновременно и насильником и рабом. Любовная игра напоминала скорей поединок, чем встречу мужчины и женщины на постели. Но мы оба сполна насладились друг другом и этой игрой. И я сумел выжить, что особенно радует. Совесть немного скулит о ночи, ну да и ладно. По крайней мере, жалеть точно не о чем. Я жив и даже не ранен. Кажется. Я соскользнул с постели, под крохотную ладошку эльтем подложил вместо себя одеяло, убедился в том, что обман прошел успешно. Диинаэ подгребла под себя одеяло, закинула на него тонкую ногу. Соблазнительную, красивую. Кажется, этому одеялу я начинаю завидовать. Может, напрасно я встал?

Я подошел к зеркалу и оторопел на какое-то время. Рабского ошейника нет, на груди полыхает клеймо раба, брызгает искрами магии. Лепестки алой розы трепещут от каждого моего движения, будто она живая. Я сладко охнул, но груди своей тронуть не рискнул. Страшно обжечься. Так и боевой пульсар-то не полыхает. Сколько же своей силы влила в меня эльтем? Странно, что не убила. Вместо зрачков у меня два золотых вихря, с кончиков пальцев тоже прорывается наружу ее магия. Я чуть вздрогнул от этого зрелища, лепесток розы соскользнул с груди. Умом я понимаю, что клеймо нерушимо, что лепесток этот – только магия. И все же смотрю на то, как он скользит по воздуху, падает в чашу подсвечника. Латунь оплавилась будто бы воск, растеклась лужицей на комоде. От увиденного меня вновь пробрала дрожь.

Но я жив, здоров – это чудо? Правда, у меня в кровь рассечена бровь. Сам приложился ею об изголовье кровати, когда пытался хоть на секундочку удержать дроу, возомнившую себя дикой кошкой... Мда. И ведь я этого даже не заметил. В наказание она вырвалась и поцеловала меня в шею, ну или укусила? В порыве страсти я точно чувствовал поцелуй. Однако, поверх сонной артерии растекся багровый синяк. Словно меня душил орк... И ни одного сожаления нет от сладостного воспоминания. Наоборот, внутри все сильней разгорается огонь новых желаний. Я с упоением поглядываю на постель и страстно жду ночи. Или дня? Можно и утра, когда оно наступит для Диинаэ. Выжить бы в огне ее страсти!

В кровь искусаны губы. Бока, спину... украшают царапины, а то и вовсе багровые полосы. Четыре из них идут через живот наискосок. Ммм. Помню, как получил их. Это было особенно сладко. Тогда победа осталась все же за мной.

Не женщина – злая расчетливая тигрица, которую так упоительно трогать, сознавая всю ее силу и неимоверную красоту. Прошлая ночь оказалась для меня наградой. Только я боюсь поднять глаза вверх на потолок, как бы лепестком не припечатало, как тот подсвечник. На потолке все еще мерцают магией смертоносные розы эльтем, проявления ее величайшего дара. Благо розы эти должны вот-вот исчезнуть. Уже чуть потемнели. Магия понемногу растворяется в воздухе.