Niederle. Op. cit. S. 121; Jagic. Zur slav. Mythol. S. 503; Vasmer // REWort. — 3. S. 265; Фасмер, Трубачев 4. С. 267.

269

А. А. Зализняк. Проблемы славяно-иранских языковых отношений древнейшего периода // Вопросы славянского языкознания. — 6/1962. С. 28–45, см. С. 43: «Имя Хърсъ считается несомненным заимствованием из иранского»; ср. также: Urbacnzyk. Chors // SSSlow. 1. S. 247. Это слово связано также с осетинским xorz (xwarz) — хороший, однако выражение в Слове о полку Игореве говорит в пользу первого объяснения. Изобретательность исследователей неисчерпаема: N. К. Chadwick. The Beginnings of Russian History etc. — Cambridge, 1942/1966. S. 89, автор, не колеблясь, связывает Хорса с англосаксонским hors. V. Pisani. Slavische Miszellen // For Roman Jakobson. — The Hague, 1956. S. 392–394, автор отождествлял Хорса с луной только по той причине, что Всеслав-оборотень перебегал ему дорогу ночью. Такая интерпретация вовсе не обязательна (в тексте мы приводим другую), а этимология имени указывает на солнце, а не на луну.

270

Историческая песнь о походе на половцев удельного князя Новагорода-Северского Игоря Святославича. — М., 1800 (далее цитирую по первому изданию с указанием номеров строк, к сожалению, не обозначенных в тексте издательством). — стр. 612–617: «(Всеславъ) самъ въ ночь влъкомъ рысканіе: изъ Киева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше».

271

Ягич (Jagic. Op. cit. S. 503) дает не слишком убедительное объяснение, которое мы здесь уточняем.

272

Аничков. Op. cit. С. 341.

273

Так же отпадает и возражение Брюкнера (Bruckner. Mitologia slowianska. S. 92): «О иранском заимствовании не может быть речи, ведь где же тогда хотя бы малейший след такого иранско-славянского доверия, при котором славяне, пусть только русские, брали себе иранские имена божеств?» В действительности в данном случае имело место индивидуальное восприятие, а не групповые контакты.

274

Lowmianski. Poczatki Polski. Т. 5. S. 111, где также приведена литература по этой проблеме.

275

Niederle. Op. cit. S. 119.

276

Bruckner. Mitologia silowianska. S. 99. Существует также возможность культурного иранского влияния на население польских земель в эпоху Атиллы во время гуннского вторжения на южнопольские земли, см.: Lowmianski. Poczatki Polski. — Т. 2. S. 269–283, когда жители Малопольши взяли и самоназвание иранского происхождения — хорваты, ibidem. S. 135–142. Но в документе, датированном 1282 годом, упомянут ручей (rivulus) Striboc под Тчевом, на что обратил внимание Ленговский-Надморский (Legowski-Nadmorski. Bostwa i wierzenia religijne Slowian lechickich // Roczniki Tow. Nauk. w Toruniu 32. — 1925. S. 29).

277

S. Pirchegger. Zum altrussischen Gotternamen Stribog– // Zsch. f. slav. Philologie 19/1947. S. 311–316 (где также рассмотрены различные точки зрения на этимологию этого имени). Слово означает «прекрасного бога», что было, как считает автор, прозвищем Ахура Мазда, но приобрело значение самостоятельного имени, точно так же, как Ахура Мазда возник как прозвище Варуны. Следует отметить, что слово «Стрибага» с тем же успехом могло быть прозвищем иного бога, являвшегося объектом культа народности иранского происхождения из Тмутороканя. Другую этимологию предлагал Вей (М. Вей. К этимологии древнерусского Стрибогъ // Вопросы языкознания. — 3/1958. С. 96–99). Автор доказывает, что член Стри– возник из *peter — отец и первоначально имя этого божества звучало как *peter bhagos, небесный отец, Juppiter (ср.: *petruyos — *str-j’). Изменение имени могло произойти внутри славянского языка в отдаленную эпоху. Но мы не находим исторического обоснования для столь раннего восприятия этого имени славянами, тем более что они имели более обоснованные с исторической точки зрения имена Сварога и Перкуна для определения «отца Небесного». Восприятие должно было произойти через русскую колонию в Тмуторокани, а значит, где-то в пределах 10–11 века. Как одна, так и другая этимология отвечает пониманию этого божества Нидерле (Niederle. Op. cit. S. 119), который, приписывая слову славянскую этимологию, писал: «Первым богом в том русском кругу и единственным славянского происхождения является Стрибог». Этот автор считал Стрибога богом ветра. В то же время Топоров (Топоров. Фрагмент. С. 27), принявший этимологию Вейя, считает это божество славянским эквивалентом Юпитера и составляет, в соответствии с концепцией Дюмезиля, великую славянскую троицу: Стрибог-Перун-Волос. К сожалению, только средний член представляет древнее подлинно славянское божество, в то время как два остальных были введены в 10–11 веках. На иранском происхождении имен Сварог и Стрибог настаивал Урбаньчик (Urbanczyk. О rekonstrukcje. S. 37). Шютц (Schutz. Op. cit. S. 91) рассматривал в одной славянской плоскости оба имени на — бог: Стрибог и Даждьбог, ввиду их аналогичной структуры, не принимая во внимание возможность, что это была индоевропейская структура, а не исключительно славянская.

278

Слово о полку Игореве. — стр. 183–186: «Се ветри, Стрибожи внуци, веютъ съ моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы».

279

Из текста вытекает, что автор Слова считал Стрибога божеством приморского населения, приносящим с помощью ветров половецкие стрелы в русскую сторону. Аничков (Аничков. Op. cit. С. 340) полагал, что Стрибог — это русский бог, и не мог понять, как он мог помогать врагам Руси. Поэтому он делал вывод, что слова о внуках Стрибога не относятся к ветрам, а являются определением nomen gentis, обращенным в форме апострофы к потомкам Стрибога. Сомнения Аничкова, как мы видим, не были обоснованными, а выделение апострофы нарушает естественный ход мысли автора Слова и не находит аналогии в его стиле. Справедливо отверг эту интерпретацию Аничкова Ржига (В. Ржига. Слово о полку Игореве и древнерусское язычество // Slavia 12. — Praha, 1933–1934. S. 430, сноска 4; в то же время Унбегаун (Unbegaun. Op. cit. S. 400, сноска 2), ставя точку над і, заключил, что выражение о внуках Стрибога «относится безусловно к русичам, а не к ветрам, как это обычно принято считать», и тем самым внес дополнительную путаницу в научную литературу.

280

Niederle. Op. cit. S. 124 (автор сопоставляет различные точки зрения на это божество). Bruckner. Mitologia slowianska. S. 96.

281

Bruckner. Mitologia slowianska. S. 93.

282

Jagic. Op. cit. S. 504 (поддерживает точку зрения Нидерле); Vasmer. Sim. // REWort. 2. S. 625; ср.: Mansikka. Op. cit. S. 396.

283

Зализняк. Там же. С. 44.

284

Литературу по данной проблеме и различные точки зрения составил Фасмер (Vasmer. Mokosa // REWort. 1. S. 148: в литературе доминирует славянская этимология, в пользу которой высказывается и этот автор; Фасмер, Топоров 2. С. 640. Аничков (Аничков. Там же. С. 275) связывал это божество с мордвинским (финским) названием Мокша и финским фольклором. Против славянского характера Мокоши высказывался и Мансикка (Mansikka. Op. cit. S. 395), не говоря уже о Хаасе (Haase. Op. cit. S. 42) — суждение этого автора не было самостоятельным. В то же время Нидерле (Niederle. Op. cit. S. 122) не сомневался в славянской этимологии этого имени, которое вслед за Ягичем связывал со словом «мокрый» и т. д. Он сравнивал Мокошь с Афродитой и Аштартой.