Кошмарно.

Я отвела взгляд от тошнотворного пейзажа за окном и взглянула на застекленную дверь купе.

И чуть не завизжала.

За стеклом маячило широкое лицо, похожее на полную луну.

Незнакомец прижал нос к двери и всмотрелся во всех пассажиров по очереди. Холодный, ничего не выражающий взгляд задержался на мне, а затем подозрительный господин отвернулся и пошел дальше по коридору.

Я нервно сглотнула и покосилась на соседей по купе. Они не выглядели напуганными. Рабочий в кепке храпел на сиденье справа от меня, выставив перед собой ноги в грубых ботинках с квадратными носами. Напротив него господин в клетчатых штанах и фетровой шляпе читал газету, посвященную скачкам (судя по изображениям жокеев и лошадей). А приземистая пожилая дама рядом с ним неотрывно смотрела на меня с приветливым выражением лица.

— Что-то не так, уточка? — поинтересовалась она.

Уточка? Крайне необычное обращение. Однако я не стала заострять на нем внимание и спросила:

— Кто это был?

— Ты о ком, утя?

Либо она его не заметила, либо ничего удивительного тут нет и лысые здоровяки в тряпичных кепках то и дело заглядывают в купе в поездах, просто я об этом не знала.

Я покачала головой и пробормотала:

— Не обращайте внимания.

Хоть и почувствовала укол совести за то, что солгала.

— А ты вон какая-то бледная под всей этой чернотой, — заметила моя новая знакомая. Обычная беззубая карга, только в старомодном капоре вместо приличной шляпы, да еще громадном, с широкой каймой, из-за чего он походил на гриб, и оранжевой лентой, завязанной под щетинистым подбородком. Одета она была в поредевший от времени меховой палантин, уже не совсем белую блузку и выцветшую фиолетовую юбку с подновленной вышивкой. Старуха посмотрела на меня как малиновка на зерно и масляным голосом уточнила: — Недавнее горе-то у тебя, уточка?

А. Ей хотелось побольше узнать о моем «дорогом почившем супруге». Я кивнула.

— А теперь что, в Лондон?

Я кивнула.

— Вот часто так бывает, верно я говорю, утя? — Невоспитанная попутчица подалась вперед и посмотрела на меня со смесью торжества и сочувствия. — Подцепила хорошего парня, да, а потом он возьми и помри. — Какое грубое слово она подобрала! — Помер он, да, и оставил тебя без корки хлеба. Вот ты, бедная и бледная, сидишь тут небось с дитем в пузе?

Я с трудом понимала, о чем она говорит. Как можно распространяться о подобных вещах в общественном месте, да еще и в присутствии мужчин (к счастью, они пока ничего не заметили)! От возмущения у меня пропал дар речи. Краска залила лицо.

Дружелюбная мучительница решила, что мое смущение — знак согласия. Она кивнула и подалась еще ближе:

— Теперь голову ломаешь, как прокормиться в городе, а? Ты раньше-то была в Лондоне, а, душенька?

Я только и сделала, что помотала головой.

— Ну, прежних ошибок не повторяй, уточка, и не важно, чего там тебе джентльмены обещают. — Она сделала вид, будто хочет раскрыть мне страшную тайну, но голос не понизила. — Если в кармане у тебя пусто, милочка, то вот тебе совет: сними нижнюю юбку-другую...

Мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок. Рабочий продолжал беспечно храпеть, а вот второй господин спрятал лицо за газетой.

— ...ну зачем они тебе? — продолжала беззубая старуха. — Знаешь, в Лондоне много девиц без нижних юбок, а у тебя их небось штук шесть! Это ясно по тому, как они шуршат, да и платьице-то пышное.

Скорее бы мы приехали и этот невыносимый разговор закончился! Он был мне настолько противен, что я рискнула посмотреть в окно. За стеклом пролетали небольшие дома и высокие здания, кирпичные и каменные, тесно прижатые друг к другу.

— Ты их отнеси в лавку поношенной одежды Калхейна на Сент-Тукингс-лейн, повернешь туда с Кипл-стрит, — неустанно вещала приземистая карга. Теперь она больше напоминала жабу, чем малиновку. — Ну, знаешь, это там, в Ист-Энде. Пройдешь мимо порта. И учти: как отыщешь эту улочку, ни к кому другому не заходи, напрямую шагай к Калхейну: там тебе щедро заплатят за твои юбки, особливо если они из настоящего шелка.

Ее сосед зашуршал газетой и прокашлялся. Я вцепилась в край сиденья, стараясь отодвинуться как можно дальше от надоедливой старухи, насколько мне это позволял турнюр.

— Благодарю вас, — пробормотала я, поскольку она и правда мне помогла, хотя продавать нижние юбки я не собиралась.

Мне нужно было избавиться от вдовьего траура и найти ему замену. Разумеется, в деньгах я не нуждалась и могла заказать все, что душе угодно, но на пошив одежды уходит много времени. Тем более что Шерлок наверняка допросит каждую достойную швею, а меня непременно запомнят, если я приду в траурной одежде: в черном или хотя бы в сером с белой или лавандовой отделкой. Только такие наряды позволялось носить вдове после первого года траура, и мама этому правилу следовала. Учитывая хитрость и смекалку брата, мне этот вариант не подходит. Недостаточно сменить наряд; надо полностью преобразиться. Но как? Стащить с бельевой веревки чужие тряпки?