Как мы поднимемся наверх, не разбудив его? Этим вопросом я решила задаться чуть позже.

А пока, стараясь не производить лишнего шума, я слегка приподнялась и поднесла связанные запястья к вылезшей из корсета стальной пластине.

Проделать это было непросто, поскольку разрез был у меня на боку. Я вытянула одну руку прямо и оперлась на локоть другой, стиснув зубы, чтобы не издавать ни звука, и зацепила веревку за край пластины.

Двигаться в таком положении было практически невозможно, но мне все же удалось высвободить пластину из-под накрахмаленной ткани.

Изогнувшись еще сильнее, я принялась пилить веревку о сталь.

На лорда Тьюксбери я не смотрела и старалась о нем не думать, уверяя себя, что он спит. Иначе я бы под землю провалилась от стыда.

Я с трудом стачивала веревку, поднимая и опуская руки, не забывая вжимать связанные запястья в край стальной пластины. Казалось, прошла целая вечность, и плечи гудели от усталости. Не знаю, сколько часов я на это потратила, потому что в трюме не отличить день от ночи. Судить о том, приносят ли мои усилия хоть какую-то пользу, тоже было нельзя — я ведь ничего не видела. Только чувствовала, как острый край пластины впивается в кожу. Я стала еще яростнее перепиливать веревку, наблюдая за спящим сторожем и изо всех сил напрягая слух, но тишину нарушало лишь мое прерывистое дыхание. Я скорее чувствовала, чем слышала, плеск волн, хлюпанье трюмной воды, глухое постукивание лодки о пирс...

Писклявый вздрогнул, как будто его блоха укусила. Я успела выпрямиться и спрятать руки за спиной за мгновение до того, как он открыл глаза и пожаловался, бросив на меня негодующий взгляд:

— Ну чего ты эту чертову лодку-то качаешь, а?

Я замерла, дрожа как кролик в кустах.

Вдруг с другого края трюма раздался властный голос:

— Зачем я раскачиваю лодку? Потому что таково мое желание. Я требую... Нет, я приказываю судну качаться.

Юный виконт Тьюксбери, маркиз Бэйзилвезерский, в самом деле раскачивался взад-вперед, нарушая покой нашей тюрьмы.

— Эй, ты! — сурово прикрикнул на него Писклявый. — А ну хватит!

— Заставьте меня, — гордо произнес мальчик и посмотрел ему прямо в глаза.

— Хошь, чтоб я тя заставил?! — Писклявый подскочил на ноги. — Мнишь себя важным парнем, а? Ну я те покажу, ты у меня попляшешь!

Он стиснул кулаки и подошел к Тьюксбери, повернувшись ко мне спиной.

Я снова приподнялась и извернулась так, чтобы запястья касались стальной пластины корсета.

Писклявый со всей силы пнул юного лорда в ногу.

Тьюксбери не издал ни звука, а я чуть не вскрикнула. Мне хотелось напасть на злодея, схватить его, остановить! Я совершенно потеряла голову и принялась с утроенной силой пилить веревку; казалось, руки вот-вот выскочат из пазов, как у шарнирной куклы.

Я услышала, как что-то порвалось. Мне стало невыносимо больно.

Писклявый снова ударил Тьюксбери.

— Продолжайте, — сказал ему мальчик. — Мне нравится. — Однако по его сдавленному голосу было ясно, что он лжет.

Руки у меня ныли так, словно я сломала кость, а не разрезала свои путы, но в следующую секунду перед лицом возникли ладони, посиневшие и окровавленные, как будто чужие. С запястий свисали обрезки пеньковой веревки.

— Так те нравится? Ну поглядим, как ты щас запоешь! — крикнул наш омерзительный сторож и в третий раз, особенно сильно, ударил лорда Тьюксбери.

На этот раз мальчик хныкнул.

В ту же секунду я поднялась. Ноги у меня оставались связанными, но идти никуда и не требовалось: Писклявый стоял прямо передо мной. Я машинально схватила крупный камень из балласта еще до того, как негодяй занес ногу для очередного удара, и сразу же одним уверенным движением обрушила на него свое примитивное оружие.

Писклявый беззвучно рухнул на пол, расплескав трюмную воду. Он не шевелился.

Я уставилась на него словно в забытьи.

— Дура, развяжи мне руки! — крикнул лорд Тьюксбери.

Сраженный камнем сторож лежал неподвижно, но он дышал.

— Развяжи меня, тупица!

Вопли маркиза вернули меня к реальности, и я повернулась к нему спиной.

— Что ты делаешь, глупая?!

Я пыталась сохранить остатки благопристойности, но признаваться в этом и не думала. Расстегнув пуговицы на лифе, я достала из переднего «хранилища» складной ножик, который заранее взяла из набора для рисования и спрятала в «подкладку для груди» вместе с карандашом и несколькими листами бумаги. Застегнувшись, я нагнулась и разрезала веревки на лодыжках.

Из-за моей пышной черной юбки лорд Тьюксбери не видел, чем я занимаюсь, и вскоре перешел от оскорблений к мольбам:

— Пожалуйста, прошу тебя! Я же понял, что ты задумала, и помог, разве не так? Умоляю...

— Тс-с. Одну минуту.

Я развернулась, перешагнула через неподвижного стража и склонилась над маркизом. Одним ловким движением я разрезала веревку у него на запястьях и отдала ему нож, чтобы он сам высвободил ноги. Кровь с запястий я вытерла о юбку безнадежно испорченного платья и осмотрела порезы. Они были не слишком глубокими, а значит, не особенно опасными. Потом проверила прическу. Аккуратный пучок растрепался и развалился, и волосы падали мне на плечи. Я выудила из них несколько невидимок и попыталась закрыть с их помощью дыру в платье.