— Брось! — вскричал виконт Тьюксбери. Он уже поднялся на ноги и сжимал в кулаке открытый складной нож как оружие.

Разумеется, он был прав: сейчас не время заботиться о внешнем виде. Я кивнула и подошла к лестнице, ведущей на свободу, и мальчик последовал за мной. Там мы остановились в нерешительности и покосились друг на друга.

— Дамы вперед? — неуверенно произнес его светлость.

— Я готова уступить джентльмену, — ответила я, и вовсе не потому, что на палубе нас могла поджидать опасность, а потому что мне не хотелось, чтобы он лез за мной и смотрел мне под юбку.

Тьюксбери кивнул и начал карабкаться вверх по лестнице, не выпуская ножа.

Он приоткрыл люк, и меня ослепил яркий свет. Ночь прошла, и наступило утро — или, вероятно, уже день, точно я не знала. Я моргнула, привыкая к солнцу, и сощурилась. Тьюксбери высунул голову наружу и осмотрелся. Затем он осторожно откинул крышку, вылез на палубу и жестом поманил меня к себе.

Я поспешила за ним, и у самого верха он подал мне руку. Несмотря на то что до этого виконт успел обозвать меня дурой, тупицей и глупой меньше чем за минуту, крупицы воспитания в нем имелись. Он мог сбежать один, и поступил бы довольно разумно. Но мы томились в заключении вместе, и нам казалось вполне закономерным сбежать вместе. Мне даже в голову не приходило его бросить — и ему, судя по всему, тоже.

Оказавшись у верхней ступеньки, я взяла его за руку, как вдруг...

С палубы раздалось грубое ругательство — мне бы такое и в страшном сне не приснилось. Я вытянула шею и увидела высокого здоровяка, который вышел из каюты совсем неподалеку и теперь спешил к нам.

Этот достойный, точнее совершенно недостойный, господин был одет во фланелевое нижнее белье кроваво-красного цвета.

Я завопила.

— Скорее! — Тьюксбери поднял меня в воздух и выудил из трюма. — Беги!

Он встал между мной и Здоровяком, выставив перед собой перочинный нож.

— Ты тоже, — сказала я и, приподняв юбки выше колена одной рукой, другой схватила маркиза за ворот и побежала к краю лодки. В конце концов я его отпустила, и мы вместе перепрыгнули с борта на шаткий пирс, чудом не рухнув в воду. Я подхватила юбки уже обеими руками и помчалась по узким подгнившим доскам.

— Далеко вам не уйти! — гремел за нами яростный голос. — Сейчас накину на себя что-нибудь и доберусь до вас!

Я всегда была долговязой, с длинными ногами, и бегать мне нравилось, но длинное платье очень мешало, а ориентироваться в лабиринте позеленевших от влаги пирсов было практически невозможно. Зловонные воды Темзы, причалы, узкие мостки, еще вода, преграждающая нам путь к складам и тавернам...

— Куда... бежать? — выдохнул Тьюки. Я больше не могла называть его ни лордом, ни виконтом, ни сыном герцога. Теперь он был моим товарищем по несчастью. Тьюки едва поспевал за мной и тяжело дышал.

— Не знаю! — честно ответила я.

Мы оказались в тупике, окруженные черной как смоль водой, на скользких досках. Мы рванулись было в другую сторону, но и там путь преграждала вода. Я затряслась от страха. Упасть в реку для меня означало верную смерть; я бы, несомненно, утонула. И Тьюки вряд ли умел плавать. Но у нас не оставалось времени на раздумья. Наш враг выскочил из каюты, на этот раз в более или менее приличной одежде, и зарычал:

— Убью обоих!

Словно разъяренный медведь, вышедший из берлоги, он рванулся вперед и спрыгнул с судна в лабиринт пирсов.

Более того — за ним следовала небольшая, скрюченная фигурка, походившая на голодного пса, который хвостиком ходит за нищим. Очевидно, я ударила Писклявого недостаточно сильно.

— Прыгай! — взвыла я и буквально перелетела на соседний пирс. Юбки взмыли в воздух.

Он закачался подо мной, но мне удалось сохранить равновесие. Только я перевела дыхание, как доски снова затрещали, причем сильнее прежнего — рядом со мной приземлился Тьюксбери. Сил кричать у меня не оставалось, и я издала слабый писк. Тьюки схватил меня за руку и крикнул:

— Бежим!

Теперь он вел меня за собой. Правая рука у него дрожала; мой складной нож он, видимо, потерял. Я снова задрожала всем телом, услышав тяжелые шаги головорезов за спиной.

— О боже! — выдохнула я, когда мы добежали до края пирса и снова оказались в тупике.

Тьюки тихо выругался.

— Ай-яй-яй, — пожурила его я и снова взяла дело в свои руки. — Сюда!

Наконец мы выбрались на твердую землю и дорогу из булыжников, кирпичей и цемента. Но наши преследователи тоже сошли на берег, и им до нас было рукой подать. Я видела кровь, стекающую по лбу Писклявого, и его налитые кровью глаза, жесткие волоски в ушах Здоровяка и его побагровевшее от ярости круглое лицо. Красная луна — дурной знак.

Не буду скрывать — я снова завизжала как подстреленный кролик. Не разбирая дороги и не выпуская руки Тьюки, я помчалась по узкой улочке и завернула за угол.

— Скорее!

Мы лавировали между нагруженными телегами и взмыленными упряжными лошадьми, пока не добежали до следующего поворота.

К тому моменту я совершенно выдохлась и вся взмокла от пота, тем более что день был жаркий, а негодяи все еще нас преследовали.

Тьюки отставал. Я тащила его за собой, понимая, какую боль ему причиняет каждое движение. Его босые стертые ступни ударялись о твердые камни, а дорога к тому же шла в гору.