— Я думал, это уличная девчонка.

— На велосипеде? — иронично уточнил Майкрофт.

— Но почему ты на велосипеде? — спросил Шерлок. — Где экипаж, Энола?

Я удивленно моргнула. Экипаж? Ландо и фаэтон пылятся у нас в помещении для карет, но лошадей в поместье не было уже очень давно — с тех пор, как мамин дряхлый охотник отошел в мир блаженства и зеленых полей.

— Конечно, я могла бы нанять коней, — медленно проговорила я. — Но меня не учили их запрягать и управлять экипажем.

— Зачем же мы платим за услуги конюха и его подручного?! — воскликнул Майкрофт.

— Прошу прощения? — пробормотала я.

— Хочешь сказать, у вас нет лошадей?

— Разберемся с этим потом, Майкрофт, — бросил Шерлок и подозвал слоняющегося без дела парнишку. — Ты! Найми нам небольшую карету. — Он бросил ему монетку, и парнишка услужливо коснулся кепки и убежал.

— Подождем в здании, — сказал Майкрофт. — Здесь, на ветру, прическа Энолы с каждой минутой все сильнее напоминает воронье гнездо. Где твоя шляпа, Энола?

К тому моменту я уже упустила возможность сказать «Добрый день» и услышать от братьев в ответ «Как приятно снова с тобой увидеться, милая сестра» или хотя бы пожать им руки, хоть я и была позором для семьи. К тому же до меня наконец дошло, что просьба встретить на станции означала не желание увидеть меня лично, а отправить экипаж с кучером, который довез бы Майкрофта и Шерлока до поместья. Что ж, мне даже на руку, что им неинтересна беседа с младшей сестрой, поскольку сказать мне нечего и чувствую я себя довольно глупо.

— А где перчатки? — упрекнул меня Шерлок, взял за руку и повел ко входу на станцию. — Приличная, красивая одежда? Ведь ты юная леди, Энола.

Эти слова меня не на шутку встревожили: — Мне только-только исполнилось четырнадцать!

— Но я оплачивал услуги швеи... — несчастным бесцветным голосом проговорил Майкрофт.

Шерлок посмотрел на меня и с важным видом произнес:

— Благородным девушкам положено ходить в длинных юбках с двенадцати лет. О чем только думала твоя мать? Полагаю, она теперь ушла к суфражисткам?

— Я не знаю, куда она ушла, — прошептала я и неожиданно для самой себя — с тех пор, как пропала мама, я еще не плакала — разрыдалась.

Разговоры о маме отложили до приезда экипажа. Мой велосипед пристегнули к задней стенке, и мы покатились в сторону Кайнфорда.

— Мы с тобой бессердечные глупцы, — сообщил Шерлок Майкрофту и протянул мне огромный накрахмаленный платок, который неприятно царапал кожу. Наверное, братья думали, что я горюю по маме. Отчасти они были правы. Но я плакала еще и от жалости к себе.

Энола.

Одна.

Мои братья сидели напротив, плечом к плечу, но смотрели куда угодно, только не на свою сестру. Очевидно, им было за меня стыдно. Через несколько минут после того, как мы отъехали от станции, я немного успокоилась и только тихонько всхлипывала, но сказать мне было вроде бы нечего. Небольшой экипаж, больше похожий на ящик на колесах с маленькими окошками, не располагал к беседе, и рассматривать пейзаж за окном я тоже была не в настроении.

— Итак, Энола, — угрюмо проговорил Майкрофт. — Ты готова рассказать нам о случившемся?

Я кивнула и поведала ему о событиях прошедших дней, но ничего нового братья от меня, считай, не услышали. Мама вышла из дома утром во вторник и не вернулась. Нет, она не оставила ни письма, ни записки с объяснениями. Нет, больной она не выглядела, и со здоровьем у нее было все в порядке. Нет, никто ее не видел. Нет, Шерлок, я не обнаружила ни пятен крови, ни отпечатков ног, ни следов взлома, и никаких подозрительных незнакомцев у поместья не замечала. Нет, выкупа у нас не требовали. Если у мамы и были враги, я о них не знала. Да, в полицию Кайнфорда я обо всем доложила.

— Заметно, — обронил Шерлок, выглядывая в окошко экипажа, когда мы подъезжали к Фернделл-парку. — Вот они, полицейские — бродят по деревне, заглядывают в кусты и в целом ведут себя крайне непрофессионально.

— Они что, надеются отыскать ее под боярышником? — проворчал Майкрофт, тоже повернувшись к окну. Вдруг его кустистые брови взмыли аж к полям шляпы. — Что сделали с землями?!

— Ничего, — с удивлением возразила я.

— Вот именно — ничего: ими уже много лет никто не занимается! Все поросло сорняками...