Я увлёкся рисованием операционной системы Windows, старался воспроизводить все странички, о которых помнил. Да, да! Я хотел нарисовать, как может выглядеть система. Мне кажется, что для того, чтобы создать такую операционную систему, нужно иметь очень развитое воображение и очень долго работать, набивая шишки на многочисленных ошибках. Я же предлагаю решения многих задач, вот только бы еще вспомнить специфику первых версий «офиса», с которыми мне пришлось работать.

Конечно, мне нужны первые версии — более поздние прописать на нынешнем оборудовании будет просто невозможно. Поэтому вспоминать было сложно, но я старался. Поможет ли это советским программистам? Или, может, это «мартышкин труд», то есть бесполезный? Однако этого я не узнаю, если не попробую. И потом, оказалось, что рисовать все эти кнопочки и курсоры — довольно весело.

Надеюсь, что советские программисты хотя бы смогут уловить мысль, как должна, или может, выглядеть операционная система. Интересно, сколько лет сейчас Биллу Гейтсу, разработчику «Окон»? В любом случае, Windows в том виде, в котором я её рисую, появилась не раньше девяностых годов, ну, в качестве разработки — может быть, в конце восьмидесятых. До этого она была надстройкой для другой операционной системы.

Я не программист, но зато был в прошлой жизни вполне опытным пользователем. Ну, скажу, что у меня фантазия бурная, пусть посмотрят. Не вижу здесь особых сложностей и проблем, если я нарисую окошки.

Кроме того, я собирался нарисовать и принцип игры «Тетрис». Уверен, что она в своём исполнении не должна быть намного сложнее, чем игра, где волк ловит яйца. А Советский Союз, если будет производить «Тетрис», да ещё и защитит его хоть какими-нибудь патентными правами, то получит чуть ли не миллиард долларов в казну СССР, и как бы не каждый год. Можно даже не производить, а лишь распродавать лицензии и иметь свою долю. А там и гоночки можно придумать на той же платформе. Хоть бы и Марио… Или я сейчас до «Танков» нафантазирую?

Если будет у меня достаточный политический вес, смогу инициировать подобное производство. Если хоть немного диверсифицировать советскую экономику перед потрясением, связанным с резким спадом цен на нефть, то уже это позволит Советскому Союзу выстоять. Или, хотя бы, остаться стоять — на трясущихся ногах, но не упасть.

— Входите! — выкрикнул я, когда в дверь моего блока постучали.

На пороге стоял Степан, и был он весьма озадачен. Я отложил свои рисунки, взглянул на тарелку с давно остывшими пельменями. Вроде бы, как радушный хозяин я должен еду предложить гостю, также холостяку, наверняка не борщами с котлетами кормленному. Но как человеку почти честному и совестливому, мне хотелось подобное блюдо спрятать и не показывать. Слиплись-таки, нужно было горячими есть.

— Рассказывай! — потребовал он.

— Пельмени будешь? — спросил я, указывая Стёпе на тарелку с «Пельменями русскими». — Если ты такое ешь.

— Ха! Знал бы ты, что я ел! Но сначала расскажи, куда ты вляпался? — настаивал Степан.

— Я, конечно, рад, что ты, мой друг, беспокоишься. И правильно, что хочешь заступиться, но это такое грязное и опасное дело, что лучше я сам, Степан, — сказал я, догадавшись, что именно имеет в виду Степан Сергеевич.

И уже этими словами я должен возбудить интерес к моей судьбе.

Ведь моя стычка происходила почти под окнами общежития и явно привлекла свидетелей, которые не преминули доложить на вахту о случившемся. Зная, как работает сарафанное радио, уверен, что все посчитают, что меня пришли убивать. Впрочем, так ли далека от истины эта мысль?

— У меня друзей нет, не скажу, что раньше я этим тяготился. И не скажу, что искал себе друга лет на десять младше. Но ты парень интересный… только после общения с тобой я становлюсь каким-то другим. Ещё и Настя… — посыпались признания. — Вот что тебя сподвигло, из явно небедной семьи да с блатом, работать у нас в бурсе? Да еще не просиживать штаны, как этот… Женя. А работать, менять… Знаешь, мне это нравится, в этом жизнь.

— Принято, спасибо. Хорошо, я тебе обрисую картину, чтобы ты понимал, что не стоит вмешиваться, — с притворным вздохом сказал я.

Я давно думал о том, чтобы иметь Степана в своих соратниках. Уже продумывал разговор, в котором я попытаюсь убедить Шарова встать со мной плечом к плечу. Конечно, я не мог ему рассказать о том, кто я есть на самом деле. Но этого и не надо, по сути же мое «будущее в прошлом» не играет серьезной роли для «будущего в настоящем». Но в общем о кружке, о том, что я считаю это молодежное объединение преступным, о фарцовщике — обо всём этом я рассказал.

Степан явно ищет себя в этой жизни, повидав такое… догадываюсь, что он побывал в тех краях, «где наших нет» — в Анголе, Сомали, может, и Вьетнам зацепил. Мало ли… на Ближнем Востоке и сейчас бурлит, и не понять, кто за кого и кто против всех. Я знал, с кем говорю. И уже заранее продумывал, как подойти. У таких людей, если психика в норме, как правило обостренное чувство справедливости.

— Деньги, которые я якобы должен этому фарцовщику — мелочь, — сказал я наконец. — Главное — кто за этим стоит и зачем.