Шалаш я нашел не сразу. Собственно выдвинуться в сторону реки удалось только после уроков, ближе к вечеру. Перед тем, как закончить классное собрание, попросил ребят больше ни во что не влезать, напомнил о том, что впереди последний учебный год, от которого зависит их дальнейшая жизнь.

Когда произносил все эти казенные слова, морщился. В душе мне казалось, что я в этот момент теряю часть доверия, которое успел заработать за эти сумасшедшие дни. Десятиклассники поглядели на меня с легким недоумением, но согласно закивали, лишь бы побыстрее свалить из класса. Напоследок попросил Лену не переживать и пообещал, что все наладится.

Больше чем уверен, едва Верещагина покинула школу, сразу понеслась в тот самый шалаш, где по предположениям Антонины Любочкиной сейчас отсыпался Свирюгин.

После уроков меня вызвала к себе завуч, долго и с удовольствием «пытала», дотошно расспрашивая, как прошел мой первый ученый рабочий день. В достаточно мягкой форме пожурила за то, что первого сентября вместо объяснения новой темы в пятом классе, я устроил «балаган из урока», знакомился как на дне рождения у сверстника.

«Интересно, откуда завуч узнала»?' — мелькнула мысль.

— Поймите, Егор Александрович! Вы — учитель! Мало того, вы учитель с сельской школе, — вещала Зоя Аркадьевна, пристально вглядываясь в мои глаза.

Я старался держаться, не улыбаться и даже мысленно не шутить. Но мыслями все время уносился к истории, которую рассказали мне десятиклассники. Перед глазами стоял Володя Свирюгин со сжатыми кулаками, на том пятачке за клубом, а где-то на заднем плане звучал чей-то голос: «Он же не пьет совсем!»

Поэтому слушал я завуча вполуха, старательно кивал головой и угукал в стратегически ответственных моментах. Сам же пытался выстроить предстоящий разговор с парнем. В шалаш я собирался сразу после того, как товарищ Шпынько закончит поучительно-воспитательную беседу.

— Егор Александрович, да вы меня слышите? — резкий голос Зои Аркадьевны вернул меня из размышлений в завучевский кабинет.

— Конечно, Зоя Аркадьевна, — покладисто кивнул я. — Учитель на селе — лицо уважаемое, поэтому я должен вести себя соответственно, согласно статусу и положению, дабы не опозорит честь мундира и не уронить себя в глазах общественности, — старательно повторил я.

Шпынько посверлила меня взглядом, выискивая признаки насмешки, не нашла ничего подобного и продолжила.

— Все верно, Егор Александрович. Ваше поведение недопустимо. Что это за фамильярность и панибратство с учениками? В институте вы учились прекрасно, насколько могу судить по отметкам в дипломе. В красном дипломе, — подчеркнула Зоя Аркадьевна. — Уверена, вы на «отлично» знаете теорию и методику преподавания. Вы обязаны были провести перекличку, убедиться, что все дети на уроке. Отметить отсутствующих. И это ваше домашнее задание: подготовить доклад про актрису! К чему оно? Вы — учитель географии! Своими стараниями вы превратили урок в какой-то… балаган!

Завуч запнулась, сообразив, что начала повторяться.

— Зоя Аркадьевна, виноват, но не каюсь, — задорно улыбнулся я.

— Что? — моргнула Шпынько растерянно.

— Дело в том, многоуважаемая Зоя Аркадьевна, что у каждого педагога свой стиль общения с учениками, — задушевно начал я. — Как вы верно подметили, в дипломе у меня отличные оценки, в том числе и по теории с методикой.

— И эт дает вам право вести себя как подросток? — ехидно фыркнула завуч.

— Это дает мне право выбрать тот стиль поведения, который наиболее близко походить к типу моего характера, — серьезно заявил я.

— Что же это за стиль такой? — процедила Шпынько.

— Существуют несколько типов педагогов… Точнее, учителя различаются стилем поведения и манерой преподавания, — начал я персональную лекцию. — Не буду углубляться в теорию и более глубокую квалификацию, об этом подробно рассказал товарищ Кан-Калик Виктор Абрамович в своих трудах… Скажу одно, на педагогической практике я понял про себя интересную вещь… Если разбирать типы по взаимодействию с учениками, то я скорее отношусь к смешанному подтипу: учитель увлеченный и учитель-друг.

— Никогда не слышала о таком взаимодействие! — воинственно вздернув подбородок, заявила Шпынько.

— Возможно, — покладисто согласился я. — Это новейшая образовательная теория, — я подумал и на всякий случай добавил. — Экспериментальная. Так вот, уважаемая Зоя Аркадьевна, для учителей подобного склада характерны следующие черты…

У меня свело зубы от собственной речи. Кажется, я начинаю разговаривать как товарищ Шпынько и представительная дама из роно.

— Для учителей такого типа… — я окончательно запутался в формулировках, замолчал, прикидывая, как объяснить завучу человеческим языком то, что хочу донести. — Увлеченный учитель и учитель-друг взаимодействуют с учениками несколько иначе, чем вы привыкли действовать на уроках. Такие учителя, и я в том числе, мы заинтересованы в том, чтобы ребята нам доверяли в любых совместных занятиях, в организации мероприятий. В своей профессии учителя я тоже глубоко заинтересован, — заверил внимательно слушавшего меня завуча. — Так вот… Учитель-друг, иначе учитель реалист, стремится не только наладить дружеский контакт с учениками. Он очень хорошо чувствует настроение ребят, понимает интересы каждого, умеет вместе с ними и переживать, и радоваться, и горевать. Знает все их печали, мысли и чувства. Это как настоящий друг, только достаточно взрослый, понимаете?