— Штатный состав, царь-батюшка, это одно, а сколько довезут до Оки – то другое, – принялся оправдываться мой начальник всей войсковой разведки.

— А на что твои наслушники-наблюдатели?

Соловьев не знал, как оправдаться.

— У Румянцева тоже умельцев хватат! Гибнут мои людишки, или перехватывают…

— То есть, о силах южной армии мы знаем только в общих чертах.

— Ну, предположения сделать возможно, – заступился Крылов за своего подчиненного и соратника – у обоих золотые медали на груди за взятие Смоленска. – Пехотных полков супротив нас – до пятнадцати – почитай, не уступаем, с учетом убыли личного состава на марше и солдатских побегов. Кавалерии у Румянцева меньше, чем мы можем выставить, после перехода на нашу сторону донцов. Перебежчиками из южной армии полностью закрыли побег – будем называть своими словами – казачьей конницы из-за ногаев.

Я взбеленился.

— Что вы мне по ушам ездите! Сколько, бл…ть, пушек у врага?

— Не меньше сотни, государь. А сколько Румянцев забрал с крепостей, то нам неведомо!

В крайнем волнении встал и прошелся туда-сюда по залу, пытаясь побороть волнение. Артиллерия – бог войны. Это я помнил точно.

— Получается, по пехоте мы малость отстаем, имея двенадцать обученных на скорую руку полков, не считая тех, что стоят у Вышнего Волочка. Конница нам дает некоторое преимущество, которое почти несущественно с учетом лесистого театра военных действий. По артиллерии у нас просадка – противник имеет возможность собрать в кулак свои пушки на направлении главного удара, в то время как мы вынуждены размазать свой артиллерийский парк по огромной линии вдоль Оки. И толку будет с этих картечных гранат!? Как собираетесь побеждать, господа генералы?

Честно сказать, на шрапнель я очень надеялся. А теперь выходило, что зря.

— Не все так плохо, государь, – тут же откликнулся Подуров. – Дух в войсках Румянцева падает день ото дня. Бегут солдатики – спасибо, господину Новикову и Шешковскому. Они такую кампанию затеяли – хорошо, если половина полков до Оки доберется. Опять же – заложники. Офицеры в великом смущении, как извещает нас Соловьев. Ежели выдержим первый наступ, дале станет полегче. Так себе меркуем.

— Значит, наши шансы на успех не столь уж плохи?

— Как ты любишь приговаривать, царь-батюшка: в самую точку!

***

Десятое августа одна тысяча семьсот семьдесят четвертого года.

Коронация.

Какая волнующая и странная процедура. Даже противоречивая.

Петр III – тот, который настоящий – уже венчался на царство. Я, который Пугачев, – естественно, нет, так что мне без коронации никак. Впрочем, есть нюанс: будь я даже не самозванцем, а подлинным Петром Федоровичем и добейся того, чего достиг к настоящему моменту, без сей церемонии мне не обойтись. Екатерина Вторая ее провела в октябре 1762 года, вопреки всем законам и порядку престолонаследия захватив трон. Отпраздновала пышно. Пышнее всех русских монархов в истории. Оно и понятно – чем ярче мишура, тем легче спрятать темные делишки. Так что логика простая: пока я не коронуюсь, Екатарина остается правящей императрицей, несмотря на церковное отлучение. Тот факт, что я уже короновался после смерти Елизаветы Петровны, никого не волнует. Хош властвовать над нами, сукин сын, изволь на свою непутевую башку шапку Мономаха водрузить!

Эта эпоха полна условностей. Они даже рулят, часто вопреки здравому смыслу: ты туда не ходи, ты сюда ходи, зайчатину не кушай, невестку петрушить не смей… Они же, эти условности, помогают. Завтра, вернее уже сегодня, после того, как патриарх Платон возложит на меня царский венец, сотни тысяч колеблющихся отбросят свои сомнения и переметнутся на мою сторону. Те же солдаты Румянцева. Или коменданты несдавшихся крепостей.

Но не дворяне. Те за свои вольности, за свое право издеваться над миллионами крестьянских душ, будут драться зубами и ногтями. Им плевать, законно или незаконно пребывание Катьки на троне. Главное, что она их царица, а я нет. Ну что ж – повоюем! Гражданская война, она такая – бескомпромиссная.

В ночь перед церемонией венчания на царство мне не спалось, мысли путались, скакали с одного на другое. Вспоминался весь пройдённый мной в этом мире путь. Повешенный Рейнсдорп и мои жестокости в Оренбурге. Сожженый кремль Нижнего… Признаюсь самому себе: большая часть решений тогда была продиктована трусостью. Я сам не верил, что, заменив собой Емельяна Пугачева, смогу изменить его жизненный путь. А следовательно, рано или поздно пыточный подвал и плаха. Ну, как вариант, мешок золота и бегство куда-нибудь. В ту же Европу или даже в Америку, например.

Потом вспомнил Харлову. Тоже поступок, далекий от благородства. Фактически принудил беззащитную женщину к сожительству. Ибо почувствовал свое молодое тело и нестариковскую жажду жизни. А окружающие… Что окружающие? Статисты. Декорация. Позже понял, что не статисты. Когда хоронил Харлову в Казани.

Максимова тоже была призом для меня, а не человеком. Видимо, она и сама это ощущала, так что решительно порвала с притягательностью моей загадочной и мятежной персоны. Так что я рад ее браку с Ожешко. Пусть у нее все будет хорошо.

Нижний Новгород и особенно бой под Муромом меня отрезвили окончательно. Во-первых, я действительно смог поменять реальность. Даже проиграй я то сражение и перейди к партизанщине, Катьке пришлось бы отменять крепостное право, дабы успокоить народ и лишить меня поддержки. А это уже совсем другой вектор развития для всей империи. Это капитализм на сто лет раньше!

Во-вторых, навалив гору трупов, я осознал, что такое война в нынешнем времени. Я видел трупы и в своем времени. И даже числом побольше. Но ощущения совершенно разные. Тогда у нас всех, было ощущение мыши, бегущей в огромной мясорубке. Окружающая техника не оставляла сомнений, что она способна переработать на фарш любое количество людей.