Снова отказ.

Шведы откровенно заскучали. Их предков когда-то прозвали “северными львами”. Увы, потомки оказались недостойны былой славы каролинеров. Единственное, на что их хватило – бегать по окрестностям и грабить финские хутора-кюли. То самое население, которое они прибыли защищать. Что там можно было грабить в этом богом забытом краю?

Король и сам томился. Не так он представлял себе маленькую победоносную войну в старой шведской вотчине. Ему мучительно не хватало по утрам омлета с трюфелями с острова Готланд.

— Курт! – Обратился он к своему другу и телохранителю фон Стедингку. – Распорядись установить на ретрашементе высокий шест для подъема флага.

Пятерка финских милиционеров сбегала в ближайший бор и притащила узкий длинный сосновый ствол. Споро избавила его от коры и сучьев. Прикрутила примитивный подъемник. Получившийся шест установили в лагере.

Когда все было готово, Густов лично поднял синий штандарт с тремя косицами.

— Обещание выполнено! Флаг развивается у Нейшлота, – заявил он свите, не моргнув и глазом. – Завтра выдвигаемся к Фридрисхгаму. Что-то там закопались мои ребятишки. Нужно их взбодрить. Оставляем здесь два батальона уппсальцев продолжать осаду.

Наутро большая часть отряда построилась и двинулась на юг. За их ретирадой с верхней платформы круглой башни Клок внимательно наблюдал секунд-майор Кузьмин. Убедившись в отбытии шведов, он кликнул охотников совершить лихую ночную вылазку.

Под покровом темноты небольшой русский отряд на плотах пересек узкую протоку, отделяющую остров с замком от большой земли. Солдаты пробрались в шведский лагерь, погруженный в глубокий сон, и украли штандарт, поднятый Густавом накануне.

***

Утром, в воскресенье я проснулся и ощутил вдруг простое, почти детское желание. Жареной картошечки. Да не просто, а с лучком, до хруста, до золотистой корочки. Такой, какую, помнится, бабка в деревне жарила на чугунной сковороде. Казалось, во рту сам собой родился вкус – наваждение, да и только! Кто наколдовал?

Рядом посапывала Августа, мило подложив сложенные ладошки под щечку. Одеяло упало на пол, я, стараясь отвлечься от мыслей про картошку, загляделся на тело любовницы.

Тихо встал, пытаясь ее не разбудить, вышел из спальни. Пришел Жан со слугами, мне подали умываться, обрядили в привычный черный мундир. Пока приводил себя в порядок, велел приготовить на завтрак жареной картошки. Мысль о ней все не выходила из головы. Кушанье, конечно, тяжелое, но и день сегодня обещал быть непростым. Нужны силы.

Спустя полчаса – Августа еще спала – лакеи начали накрывать завтрак. И я решил поесть без нее. Сел за сервированный серебрянной посудой стол, первым делом выпил чашку горячего кофе со сливками. Первый удар кофеина по нервной системе прошел удачно, а тут и картошку принесли. Но боги, что это было?! Какая-то размазня, полусырая, местами подгоревшая, нарезанная кривыми ломтями. Лук плавал в мутном масле отдельными склизкими ошметками. Видимо, повара дворцовые, запуганные Никитиным и моими тайниками до икоты, решили, что царю-батюшке потребна какая-то особая, «благородная» картошка. Слышали, быть может, о французской забаве по имени “frite”, а как готовить – о том не ведают.

Я отставил блюдо с такой брезгливостью, что Жан аж побледнел.

— Сами кушайте эту пакость. Ладно поварята, но ты-то мог подсказать? Еще французом прикидывался…

Я встал, решительно направился на нижние этажи, на кухню. Слуги застыли в коридорах, провожая меня испуганными взглядами. Царь идет на кухню! Неслыханно! Последние дни наступают.

Кухня в Теремном дворце оказалась огромной, жаркой, чадящей. Несколько дровяных плит пылали огнем, над котлами клубился пар. Повара и поварята в белых колпаках и фартуках, завидев меня, замерли как соляные столпы, кто с поварешкой, кто с ножом. В воздухе пахло дымом, жареным мясом и еще чем-то сладко-пряным. Завтрак готовился не только мне, но и для "женского крыла" дворца, для охраны.

— Картошки принесите! – скомандовал я, игнорируя их остолбенение.

Притащили корзину. Картошка была мелкая, неказистая, с кучей «глазков». Под удивленными взглядами челяди я сам начал перебирать клубни, выбирая самые крепкие.

— Чистить! И глазки все вон! Тщательно!

Мое повеление выполнили с подобострастным усердием. Повара, оттеснив поварят, бросились чистить картошку, выковыривая глазки с таким рвением, будто от этого зависела их жизнь, и безбожно обращаясь с кожурой. Я же тем временем взял самый острый нож и показал, как надо резать.

— Соломкой! Тонкой, ровной соломкой! Вот так!

Нарезал несколько картофелин, демонстрируя идеальную форму. Повара опять застыли – видимо, царские руки с поварским ножом они видели впервые.

— Кувшин воды холодной! Да льда с ледника несите! Живо!

Принесли. Я ссыпал нарезанную соломку в ледяную воду.

— Пусть постоит минут десять-пятнадцать, – пояснил я ошарашенным поварам. – Крахмал лишний уйдет, тогда хрустеть будет как следует. А пока нарезайте тонко лук полукольцами.