«Сестрица, веруешь ли, что Я — истинный Господь и истинный человек?» Она отвечала: «Помилуй, Господи, я в это верую несомненно».

Тогда наш Господь ей говорит: «Поди-ка сюда!»

Мужей стояло так много, что она не умела протиснуться. Но когда Господь наш велел ей подойти, они принялись сторониться, и она смогла приблизиться к нашему Господу. Вид у нашего Господа был серьезным и важным, Он сказал ей: «Сестра Мецци, нужна ли тебе какая-либо отрада, кроме Моей?»

Она же сказала: «Смилуйся, Господи, нет, никакая!»

И наш Господь весьма сладостно произнес: «Поскольку тебе не нужна никакая отрада, помимо Моей, и от всякой другой отрады ты готова отречься, то вот Я тебя обрадую Сам. Утешу тебя Моим святым телом и Моею кровью святою, святою Моею душою и святым Моим Божеством. Дарую тебе всякую радость, какую даровал Моим любимым апостолам в Великий четверг. Помни, что о твоей душе и о теле твоем позабочусь Я Сам. Ни в ком, разве что только в Себе, Я не видел такой любви, какая имеется у тебя. Знай, радость Моя в тебе ни за что не избудет. Когда на долю тебе выпадет какая-либо невзгода, обратись лишь в сердце свое — там обрящешь Меня вкупе со всякой отрадой и всякой утехой. Да будет известно тебе, любимейшая Моя и блаженнейшая, что Царство Небесное станет твоим, едва ты покинешь сей мир. Даю тебе Мое вечное благословение».

Она его приняла радостно и благодарно, а Господь наш отошел от нее в небеса и унес с Собой ее сердце и разум, так что с тех пор она нечасто была лишена Божией благодати и томленья по небу. Ведь сердце ее так воспламенялось присутствием нашего Господа, что ей уже не хватало того, чтобы Он пронизывал ее душу и разум Своею божественной сладостью — нет, она хотела в глубине своего сердца, чтобы Он ей позволил телесным образом ощутить иные из Его V знаков любви, дабы ей перенести боль ради любви к Нему и тем самым принести Ему хотя бы малую благодарность.

Как-то раз, в день святой Екатерины [186] перед самой заутреней, стояла она на молитве и была восхищена, перенесена на некотором корабле через прекрасные воды и водворена на весьма отдаленное, дивное поле, усеянное прелестными, восхитительными цветами. Здесь увидала она великое множество милых и веселых людей, имевших на себе белые одеяния. На них было столь приятно смотреть, что она получила немалое утешение. Как только она приблизилась к ним, они перед ней почтительно расступились, давая ей место, так что она пошла между ними. Идя среди них, она услышала сладостный голос с небес. Сей нежно ей говорил: «Сестра Мехтхильда, да будет известно тебе, Бог внял твоей просьбе. Чего ты так сильно желала, чтобы тебе было позволено носить несколько из Его знаков, Он нынче благоволит тебе дать. Воспримешь знак Его на сердце и станешь носить в ознаменование Его любви, покуда жива». Тотчас она ощутила боль от раны в сердце своем, подняла свое одеяние и посмотрела. Видя и чувствуя, что ее сердце пронзилось насквозь, обнаружила огромную рану, величиною с палец мужчины, и уразумела, что рана была весьма глубока и доходила до самой спины и из нее текут два потока, один — воды, а другой — крови. Тогда ей подумалось: «Увы, как тебе всё это скрыть?» И она со всем усердием принялась просить нашего Господа, чтобы Он ту рану у нее внешне отнял, но оставил боль в сердце, сиюде она станет охотно носить. Едва она этого возжелала, перед ней преклонил колена некий ангел. В руке у него был клочок пакли небесного цвета. Он ей нежно вложил его в рану, и та тотчас же извне затянулась, хотя острая резь у нее оставалась вплоть до самой кончины. Впрочем, сия боль и сия мука были у нее в одно время сильней, чем в другое.

Вскоре, вернувшись в себя и ощутив великую резь, она поглядела на сердце и увидала, что рана извне исцелилась, но увидела также подтеки воды и крови, как сии простирались из сердца. А когда зазвонили к заутрене и она собралась читать вместе [с другими], резь сделалась непомерной и непереносимой, и терпеть ее не было сил. Поскольку она уже не могла больше сдерживаться, то рухнула из-за всесилия боли и вскричала так громко, что многие из сестер подошли. Она, впрочем, не хотела им ничего говорить и только сказала: «Как мне скверно!» Сестры отвели ее на ложе, ибо она была уязвлена любовью, блаженно и свято. Христос страстно воспламенил ее сердце Своим божественным сердцем. Из сего можно уразуметь то, что читают о возвышенном учителе святом Августине: «Vulneraverat caritas Christi cor meum» [187] [188] . Ведь и она вполне могла сказать так:

Хотя наш Господь в то время не давал ей больше, чем сей единственный знак в сердце, однако Его благодатью и всесилием обжигающей боли, что носило в себе ее сердце, могло вполне случиться и так, что сия боль струилась вовне и втекала в руки и ноги, по причине чего им также явственно сообщались знаки боли и любви. И все, не таясь, утверждали, что на ней V знаков любви. Да было достаточно посмотреть, как она двигалась! Ей было столь мучительно ходить, словно при каждом шаге она ощущала какую-то особую резь. Она не могла выполнять руками тяжелой работы, да и легкой-то не могла. Не могла понести даже миски и согнуть ладонь так, чтобы пальцами дотронуться внутренней стороны. А одна из сестер говорила, что, когда она как-то раз подняла руку к солнцу, та сумела разглядеть его сквозь нее. Она и сама рассказывала о великой боли в руках и в ногах, но были ли те знаки даны ей, как знак в ее сердце, об этом она не сказала. Нельзя полагать, что лишь ее сердце, руки и ноги были изранены. Вполне вероятно, что насквозь были пронизаны все ее члены, как и повреждена вся ее сила, благодаря чему она уяснила себе, как жестоко ради нее был изранен ее Создатель и единственный Возлюбленный. Но что при этом была ей дана лишь режущая боль, носимая в сердце, того да никто не помыслит! Ибо Кто телесным образом ранил ей сердце Своим божественным сердцем, Тот и духовным образом изранил ей душу жгучим жаром Своей божественной любви. Чем больше была телесная боль ее сердца, тем сильней и ревностней, однако уже духовным образом, было любовное движенье ее души. Так-то имела она постоянное втекание в то Начало, откуда [некогда] истекла.

А немного погодя, в первый день поста, она так заболела, что ее положили в больницу. На протяжении постного времени Господь наш показывал ей по отдельности все те муки, которые Ему довелось вынести с тех пор, когда Его взяли под стражу, и до тех пор, когда Его сняли с креста. Она узрела, как Господь стоял в Своих муках: Его тело и лик целиком почернели, и Он едва напоминал человека. Поэтому ее сердце сковала непомерная скорбь, вынести которую у нее не было сил. Она бы и не смогла ее вынести, если бы Господь наш ее не утешил и иногда не смотрел на нее таким нежным и заботливым взором, что сердце ее укреплялось. Но когда Он ей показал, как Его совлекали с креста и уложили на колени нашей Владычице, Его же тело и лик были искажены от страданий, она сказала, что этого никто не сумеет изъяснить в полной мере. Она также увидела, что и у нашей Владычицы скорбь была велика и чрезмерна. И выносить эту боль у нее не хватало человеческих сил. От непомерности сострадания, испытанного ею к нашей Владычице и к нашему Господу, ее оставили [чувства]. Но по произволению нашего Господа явилась лекарша и привела ее снова в себя.

А затем она изо всех сил стала упрашивать нашего Господа, чтобы Тот дал ей ощутить толику от скорбей, которые перенесла наша Владычица, видя, как Его истязали, и Господь наш позволил ей ощутить их вполне. Из-за чрезмерности и невыносимости скорби она так заболела, что думали, что ей вот-вот наступит конец. Ее соборовали, она не могла ни есть, ни пить, разве что такую малость, что вынести сие человек не в силах. Пить она не хотела ничего, кроме воды и небольшого количества молока. Но и то, что потребляла, не могло в ней остаться. Господь же наш увлек ее в такую высокую и сверхъестественную благодать, что на протяжении тринадцати недель и одного года почти всякий день, от девятого часа и вплоть до вечерни, она была в восхищении, и в ней едва можно было заметить [признаки] жизни. Находясь в восхищении, она имела лик удивительной красоты, на который было приятно и радостно посмотреть. По нему одному только и можно было понять, что она жива. Когда она приходила в себя, то сие всегда сопровождалось сердечным рыданием. Из-за этого сестер, а равно и ученых мужей разбирало немалое удивление: было ли то у нее по причине болезни или по благодати?