Как-то раз в пятницу сидела она перед трапезой в мастерской, а сестры [тем временем] весьма благоговейно молились. И ей захотелось узнать, сколько же душ этим утром было спасено молитвой сестер. Тотчас узрела она IIII удивительных света. Они вылетели через окна наружу. И ей было сказано: «Сии IIII суть из ваших сестер, спасенных нынче вашей молитвой. Но душ, всякий день спасаемых по вашей молитве, — их бесконечное множество». Тут явилась одна душа и сказала, приблизившись и обращаясь именно к ней: «Госпожа, да отблагодарит вас и да воздаст вам Бог: я спасена вашей молитвой».

Свою блаженную жизнь она привела к благому концу. Когда пришло время и она уже умирала, ей явился Господь наш и наша Владычица и уверяли ее, что она никогда не будет наказана. Тогда же ее искусил лукавый, не перепадет ли и ему что-нибудь. Устрашающий видом, Он приблизился к ней и казался настолько высоким, что его голова возвышалась до потолка. И хотя она была перепугана насмерть его омерзительной рожей, но смело сказала ему: «Пошел, пошел, ты не сможешь мне навредить!»

У нас жила также одна святая, блаженная сестра, ее звали Оффмией фон Мюнхвиль. Она была одной из первых сестер в этом конвенте. Вследствие добродетельной и святой жизни сестры ее любили и чтили, и она пользовалась немалым уважением с их стороны. Господь наш действовал в ней исключительным образом Своей особенной благодатью — как и ее сердца желание обращалось только к Нему. Блаженное же ее житие являло в полную силу, что ее сердце так исполнено Божией любовью, что она совершенно и полностью презрела внешние радости.

Сколь сладостно в ней действовал Бог, того знать мы не можем, за исключением самой малой крупицы. Свое сокровенное делание она совершала в подлинном благочестии, и из-за этого сердце ее исполнялось божественной отрады и сладости. Оттого-то пути, обычно трудные для других, становились ей веселы и легки. Особенно у нее была такая благодать: отправляясь на исповедь, она помышляла о том, что ее духовник восседает на своем месте взамен Бога, и ей на сердце становилось до того хорошо, что она не могла исповедоваться сразу. Однажды она преклонила колена перед алтарем, а ей сказали, что пришла ее матерь (поскольку та жила далеко, то приходила к ней редко), но она не подала даже виду, ибо как раз творила молитву: ее внешние силы так стянулись вовнутрь, а дух так укрепился, что она воспарила на воздусях [99] .

Незадолго до смерти она стала очень больна. Болезнь, особенно ее донимавшая, имела своим следствием то, что она не могла в себе удерживать пищи. Поэтому ей не решались давать нашего Господа, а она от всего сердца по Нему тосковала. Как-то раз, в большой праздник, она не захотела оставить при себе ухаживавшую за нею сестру, и, так как было время обедни, у нее вновь вспыхнула жгучая тоска по нашему Господу. Она же лежала, и ее желание было направлено в полную силу лишь на Него. И вдруг она увидела свет. И в свете том перед ней на постель опустилась прекрасная скатерть. Ей подумалось: «Ах, Господи, что значит сие?» Затем она опять увидела свет, который был ярче, чем прежний, и в этом свете на скатерть спустилось роскошное блюдо. И снова подумалось ей в исполненном благоговения сердце: «Господь наш воистину хочет смилостивиться над тобой», и ее тоска по Богу еще увеличилась. Когда же она изнывала в тоске, опять сошел свет. Сей был столь удивительной красоты, что, как ей показалась, им осветилась целая комната, и в свете том опустилось на блюдо тело нашего Господа. Она безмерно возрадовалась, хотя и была слегка озабочена тем, что не знала, как оно достанется ей. И вот в четвертый раз сошел прекраснейший свет, какого раньше ей не доводилось увидеть, а в нем явилась десница и подала ей нашего Господа так же, как если бы она принимала Его в алтаре. И тогда она исполнилась такого веселья и радости, что сиделка, придя, явно увидела, что она сподобилась благодати. И поскольку сиделка никак не желала от нее отступиться, то она была вынуждена ей рассказать, что с ней приключилось. Призналась же она ей потому, что та была ей верна, но при том лишь условии, что та никому не станет рассказывать, пока она остается живой. И та сие обещание исполнила.

Sy quis non vivet in justicia, ille non potest manere in sapiencia. Кто не живет в праведности, тот не может жить в мудрости. Святой Бернард глаголет: «Богу не угодно то, что ты совершаешь, если пренебрежешь тем, что делать обязан» [101] . Сие слово пришлось по сердцу святой и благодатной сестре Маргрет Финкин. О ее святом житии и делании хотим мы теперь написать хотя бы самую малость, чтобы память о ней не исчезла.

Хотя словами она не дала нам узнать о том благе, которое с ней сотворил наш Господь, но ее святые деяния и совершенная жизнь со всей ясностью обнаружили, какое сокровище в ней заключала вечная Мудрость, ибо ее слова и дела были столь превосходно украшены, что она всем, кто внимал ей, сообщала стремление к Богу. Но как бы сердце ее ни было обращено к божественным тайнам, она имела немалое рвение в том, чтобы правила и законы исполнять обстоятельно и во всех частностях, как в малом, так и в большом. Строго следуя в своей жизни уставу, она была подобна светлому зерцалу для всей нашей обители.

Сия избранница явилась в сей монастырь, когда ей от роду было V лет, и прожила [в нем] до LXX лет добродетельно и блаженно, предаваясь строгому воздержанию, многоразличным и святым упражнениям. В сколь великом и исполненном любовью стремлении она понуждала себя соблюдать во всех мелочах устав нашего Ордена, о том можно было бы много сказать, ибо сие начала она делать уже в детские годы. Она пребывала постоянно в хоре, так что сама говорила, что за всю свою жизнь ни разу не пропустила время [молитвы], кроме как по уважительной причине, по разрешению. У нее было также обыкновение неизменно вставать до заутрени за целую стражу [102] и III раза читать «Pater noster», подобно тому, как Господь наш Иисус Христос читал ее на горе [103] . В первый раз — [в память] о скорби, ее же познало Его нежное сердце, когда Он отдал Себя за весь человеческий род, пожелав во всех Своих муках остаться без помощи какого-либо творения. В другой раз — [в память] о великом страдании, его же претерпело Его скорбящее сердце, когда Он вышел из-под покрова Отца Своего в небесах в свирепую и злобную власть Своих недругов. В третий раз — [в память] о том, что Он оставался без отрады Духа Святого, так что Его муки и горе предельно и до крайней меры усилились. В своем созерцании [104] пребывала она до заутрени, а после заутрени неизменно бодрствовала. Когда ее спрашивали, почему не ляжет поспать, она отвечала: «Если я хотя бы ненадолго ложусь отдохнуть, мне слышится как бы глас труб, коими ангелы вострубят на Страшном Суде. Я не могу успокоиться и снова встаю».