Сколь бы велико ни было ее страдание и какой бы ущерб она ни испытывала, всё это терпела она с немалой охотой, изредка помышляя в себе: «Чего тебе не хватает? Тебе все-таки служат, у тебя имеется всё, что тебе нужно». Однако у нее началось искушение, что наш-де Господь не полностью исполнил просьбу ее. А закончилось искушение так: как бы ей ни стелили постель, ей всё время казалось, что она лежит на булыжниках. Когда же ее боли сделались невыносимыми, сестры нередко дивились ее терпеливости. Но вот этого она уже не могла выносить: если кто-то считал ее терпеливой, и она говорила: «Кому ведомо, какова я в сердце моем?»

Как-то раз она погрузилась в себя, и ей показалось, что слышатся многие голоса перед Богом в Царстве Небесном. Все вместе они умоляли с великим тщанием и старанием об одной особе, и настойчивей всех один голос. Сей молил безумолчно, громче других, прося, чтобы Бог над ней смилостивился. Голосу в ответ было сказано так: «Она обрела милосердие, но должна еще весьма пострадать». И тогда ей дано было уразуметь, что она и есть тот человек, о котором молили все голоса, и что тот голос принадлежал ее ангелу. О прочих же голосах мы думаем, что это были святые, которым она усердно служила. Еще же ей однажды привиделось, что вот некая колонна спустилась с небес, и даже до ее ложа. Сия была столь дивного цвета, что о том невозможно поведать. Из колонны послышался голос, и тот беседовал с нею весьма умилительно. Особенно она была заверена в том, что никогда не расстанется с Богом.

А один раз ей показалось, что перед Господом нашим были принесены и положены все ее благие дела и Господь принял их с такой любовью и радостью, что о том невозможно поведать. Но ей показалось, что дел так немного, и она искренне устыдилась в себе.

В великом страдании своем и в блаженном своем житии она достигла благого конца. И когда лежала на смертном одре, а затем отошла, то одна из сестер увидала, что на ее лице воссиял дивный свет, как бы от некой звезды. И сей выглядел так, словно веселился, играя и радуясь. Потом, когда ее погребли, другая сестра вечером молилась на месте, с которого могла увидеть могилу, и от всего сердца просила, чтобы ей дано было узнать, что сталось с душою покойницы. И вот узрела она, что в воздухе над могилой парит некий огонь. Он был по виду словно малый кораблик, и в кораблике том она увидела другой огонек, вроде округлого шара. Сей был гораздо красивей. Ярко светясь, он двигался в кораблике туда и сюда, как будто резвясь. И сестра поняла, что это была душа ее.

Жила у нас также одна блаженнейшая сестра, ее звали Итой фон Зульц. Она была вдовой, когда пришла в монастырь. Еще оставаясь в миру, она упражнялась в некоторых [54] добродетелях и особенно в том, что охотно раздавала беднякам бывшее в ее собственном доме. Как-то раз она хотела взять нечто, дабы затем отдать ради Бога. Глядь, лукавый дух сидит перед нею и грозно ей запрещает, чтобы она не раздавала в таком изобилии. Когда ей пришла в голову мысль уйти в обитель сию, то она сперва хотела от сего воздержаться, уподобившись своему духовнику, человеку доброму, босоногому [55] . А тот отговаривал ее с вящей настойчивостью не уходить в наш монастырь, разглагольствуя о многих невзгодах: что они-де низринутся на нее вследствие бедности, каковую ей предстоит испытать, что она, мол, впадет в нетерпение, будет не радеть о божественной службе, если только взвалит на себя те обязанности, какие нынче за нее выполняют служанки. Однако она совершенно пренебрегла босоногим и его предостережениями, ради Бога отреклась от всего, что имела, пришла в сей монастырь, жила в добровольно принятой бедности и вела строгую, святую жизнь вплоть до конца своих дней. И как прежде она жила по обычаю мира в телесном довольстве, так в обители жила она в особенной строгости, и в этой великой суровости ей было мало строгости Ордена. Так у нее было неизменное обыкновение вливать ледяную воду в еду, прежде чем вкусить от нее. И от того иная пища становилась вовсе не пригодной к тому, чтобы смотреть на нее, не говоря уж о том, чтобы вкушать от нее. Еще же она упражняла себя исключительным образом в особенном благоговении и из-за этого становилась достойной того, что Господь наш являл ей многими способами Свою благодать.

При глубоком смирении ее отличало особенное послушание. В то время хор был еще весьма узким. Приоресса приказала ей оставить свой стул и назначила другое место, за алтарем. По этой причине у нее началось сильное искушение, и она сказала, что сие вызвало у нее большую скорбь, чем когда она уходила из дома и со двора [в монастырь]. Но всё же она была настолько послушна, что никогда не проронила против этого ни единого слова. И когда она сидела за алтарем, Господь наш обходился с ней по Своей благости. Порой ей казалось, что по хору разносится столь сладостный аромат, что его невозможно сравнить ни с одной из телесных вещей. А временами она видела хор наполненным таким ярким светом, что приходила от этого в немалое удивление.

Как-то раз ее назначили келаршей [56] . По этой причине она была весьма опечалена, ибо боялась, как бы суета не поколебала в ней благочестия. И тогда она отправилась в хор и вознесла жалобу нашему Господу. Тот утешил ее с великой любовью, сказав: «Меня обрящешь на всяком месте и за всяким делом». Сказанным она была изрядно утешена и с легким сердцем заступила на должность, Господь же наш сделался ей настолько близок и так милостиво с ней обращался, как едва ли обращался когда-нибудь с кем бы то ни было. Кроме того, она как-то раз узрела нашего Господа. Сей был Дитятей, вошел к сестрам в хор, и, когда они кланялись, Он их обнимал. Что же касается тех, что наклонялись недостаточно низко, то Он проходил мимо них, словно не мог до них дотянуться. Другой раз она увидала, как наша Владычица степенно и торжественно ходит по хору и кропит водой пару сестер, певших «Dignare» [57] [58] , а затем и прочих сестер из числа тех, что находились в хоре. Потом Владычица наша остановилась меж сестрами, что пели «Dignare», и стояла, покуда те не исполнили коллекту «Concede nos» [59] [60] . Еще же она узрела конвент в великом сиянии, причем каждая из сестер, просвещенная Господом, была подобна кристаллу. Из увиденного она извлекла немалое утешение, обрела новую любовь ко всякой сестре по отдельности и просила нашего Господа послать конвенту сугубые дары благодати [61] .

Особое благоговение она испытывала к XI тысячам дев [62] . Случилось же так, что провинциал [63] запретил нам петь о них гимн, как это у нас было принято [прежде]. И вот, когда наступил их праздник, пришло время заутрени и уже второй раз ударили в колокол, она увидала, как в хор явилась святая Урсула со всеми своими девицами. Все были празднично и нарядно одеты. Однако, после того как в начале заутрени в их честь не пропели, они, разгневанные и огорченные, повернулись и покинули хор. В дальнейшем мы никогда не опускали службы в их честь.

Впоследствии, когда наш Господь пожелал забрать ее из этого мира, ей явилась по Его Промыслу некая душа, удивительно чистая и прекрасная. Только на ступне у нее имелось темное пятнышко. Так было по причине того, что она не служила своему ангелу. Душа ей сообщила, что вскоре ей предстоит умереть и подняться с нею на небо. А спустя недолгое время она сподобилась блаженной кончины.