Сия невыносимо тяжкая скорбь в горестных болях продолжалась у меня в воскресенье Judica [860] и затем целую неделю до пятницы, да так, что страдание и крики возвращались ко мне то громкими и нечеловечески сильными, то обычными с хрипотцой, днем и ночью, по крайней мере, целых VII раз, а часто и больше того, тем образом, как я прежде указала и описала. Посему упомяну теперь кратко об этом. Да и речь приходила нередко ко мне, иногда же не приходила совсем. А с пятницы до воскресенья Domine ne longe [861] [862] улеглись крики и прочее. Я лежала в полном бессилии и внешне в глубоком молчании, так что даже не могла помолиться, однако внутренне, в сугубой радости и сладком веселье, сохраняла в сердце моем имя Иисуса Христа, будучи настолько сильно обременена им и уловлена, что не хотела никого терпеть возле себя и ужасалась, когда ко мне подходили. И это всё из-за крепких деяний Господа моего Иисуса Христа в душе моей. Ибо если я могу стяжать сие имя, то у меня ни в чем не имеется недостатка. Но если оно закрывается от меня, то я бедна, скорбна и лишена всякой радости. Воистину, я разумею сие так: сладостное имя «Иисус Христос» имеет особое место в сердце моем. И Он его Сам приуготовляет во мне Своей благодатью, когда милосердно запечатлевается в сокровенном моего сердца даже до II раз, насколько я понимаю: особенным образом и в обновленной благодати сокровенного прикосновения. Если я ложусь на это самое место или касаюсь рукой, кладу на него что-нибудь либо надавливаю, то чувствую сладкую благодать, которая проходит у меня через все члены и с такой силой вторгается в сердце, что я едва могу перевести дух; и сладостный вкус подымается у меня через горло в уста. Впервые со мной такое случилось как-то на Пасху. Я как раз приняла Его священное тело и отошла от алтаря, хотя до этого мне было весьма больно и скорбно. Другой раз такое случилось со мной в одну пятницу, когда я шла от могил в хор. Уже стоя у входа во храм, я ощущала сладкий запах, которым, как казалось, был наполнен весь хор. Тем самым мне в сердце было впечатлено сладостное имя Иисуса Христа. Оно заполнило его могучей силой и властно заняло в нем свое место. От богатой полноты его изобильной благодати я восприняла дивную, пронизывающую и сладостно истаивающую силу во всех моих членах. В третий раз оно мне было дано после заутрени перед самым принятием тела нашего Господа, снова с весьма сильной сладостью и новым прикосновением сокровенной благодати. В этом имени мне сообщается множество новых даяний, из него я могу многое уразуметь, говорить и писать о том, чего я прежде не знала, как я об этом уже сообщала. А особо мне было даровано обновленное уразумение истины, когда я примечаю, если передо мной глаголют неправду. На это у меня не находится другого ответа, кроме как несколько раз повторить: «Полагаю, это неправда». Временами я примечаю, что люди в сердце своем думают о том или ином деле вовсе не то, о чем говорят словеса из их уст. Тогда мой ответ относится к этому мнению, а не к их словесам. Но если я от кого-нибудь слышу правдивое слово, то ощущаю в сердце сладкую силу истины, словно бы вижу великое, благочестивое дело, сделанное человеком. Четвертый раз сие имя давалось мне после сильного томления, испытанного мной по тому, чтобы Бог совершил любовный прорыв [863] в мое сердце. Тогда-то Он сделал, как написано выше, чтобы сей прорыв я испытала во сне. И у меня было отнято сердце — как случалось и прежде, когда имя «Иисус Христос» было мощно запечатлено в моем сердце новой благодатью и с наисладчайшим восприятием Его присутствия, которое открывалось в этом имени [864] и которое я затем долго чувствовала, будучи не в силах думать о чем-либо другом, что я до того видела или слышала. Ибо и о сновидении я не пишу ничего, кроме того, о чем потом вспоминаю с великой благодатью в течение долгого времени. В оных четырех дарованиях мне сообщены именем Иисуса желания, о которых я писала, а также прошения, которые я произношу при чтении моих Paternoster. Сии четыре запечатления [865] имени Иисуса Христа мне были даны одно за другим в течение всего одного года с лишком.

В Пальмовое воскресенье [866] ко мне трижды приходили крики и речь перед трапезой. Но особая скорбь и печаль посетила меня во время чтения страстей, и это при том, что я даже не знала, что их читали в тот час. В среду крики и речь вернулись опять с болями сильнее, чем прежде, и вновь при чтении страстей. А когда в Великий четверг я принимала нашего Господа, то увидала в сосуде так много гостий — ибо конвент еще не приобщался нашему Господу, — что почувствовала величайшую благодать, в каковой мне пришла долгая речь со сладостной радостью. Потом, вспоминая о том, что увидела, я ощутила новую сладость, и во мне обнаружился новый способ ведения речи — при затворенных устах, посредством сокровенных словес, каковые никто, за исключением меня, не разумел и не замечал. Такие словеса порождали у меня сладкий, бесформенный голос в устах. Nota: «Ego vox clamantis in deserto etc.» [867] [868] , iterum: «Fac me audire vocem tuam, vox tua dulcis etc.» [869] [870] . И позже сие часто случалось со мною в этом году. Тогда уста у меня затворяются с силой, так что я не смогла бы изречь ни единого слова, если даже стала бы умирать. Сия сокровенная речь, о которой я много писала, проходит у меня с тою же радостной легкостью в сердце, с какой и возникла — тем самым образом, как полногласные звуки мастерской игры на струнах начинаются сладостным предзвучием и завершаются сладостным послезвучием. В такие-то мгновения я вкушаю надмирную сладость. Если бы не было иного Царства Небесного, то мне, кажется, хватило бы и такого, и никакое творение не сумело бы разлучить меня с Богом даже на волосок. Когда я после этого заснула, меня разбудило любезное страдание Господа моего внезапным выстрелом (saggita acuta [871] ) Его любовного луча, [проникшего] в мое сердце с великой болью. Благодаря Его благодати я уяснила мыслями и чувством, что настал тот самый час, в который страдание возлюбленного Господа моего началось с моления на [Масленичной] горе, когда Он покрылся кровавым потом [872] . Нечто подобное мне было дано год назад тем же образом и в то же самое время. Впрочем, и за четырнадцать дней до этого я ощущала Его в моем сердце с немалою болью в этот же час, ничего не зная о часе, хотя и полагая, что он наступил. Что касается подлинного знания, то оно мне было дано в другой раз — в тот час, о котором я только что написала. Сие произошло тем же образом, как в чувственном знании [873] мне был сообщен в сладостной радости час Его рождения по человечеству на Рождество, как я писала об этом прежде [874] . Этот час я и раньше узнавала нередко еще до того, как мое чувство угадывало и определяло, что он наступил. Восстав ото сна, я сперва ужасаюсь от великой благодати и неизреченной радости, каковую сердце мое в сей час ощущает.

Item после заутрени Страстной пятницы ко мне приходили те же громкие крики и речь три раза до службы. Во время богослужения громкие крики повторялись вместе с горькой жалобой после них. То и дело я произносила в тоскливом страдании и великом плаче: «Увы, Господи мой Иисусе Христе!» Вследствие этого я так полна сердечным горем и щемящей тоской, что при созерцании Его изобилующих болью страстей, какие Он принял в тот день на Себя ради нас, меня ничто не может порадовать. Страсти прямо-таки стоят предо мной, словно я вижу их моими очами. И при мучительном виде, который переполняет меня, я не взираю на Его вечную славу, на красоту и сияние, каковые Он имеет на небесах, и не могу быть ими утешена, если даже сестры, находящиеся при мне, усердно меня утешают. А тут у меня ощущалась боль внутри рук, словно они у меня растянуты, разодраны и пробиты, и я подумала, что они мне уже более ни к чему. Почувствовала странную и удивительную боль в голове, будто она у меня проколота и проломлена. Боль была настолько мучительной, что голова быстро и сильно дрожала, качалась, и сестрам приходилось держать ее изо всех сил, и все-таки они не могли ее удержать, она дергалась у них под руками. Сие дрожание я чувствую и по Пасхе долгое время, если о чем-нибудь усердно молюсь, читаю или всерьез говорю. Еще ощущаю болезненную ломку во всех моих членах, особенно с обоих боков, в спине, в руках и ногах, и мне кажется, что я нахожусь в предсмертной агонии. Всего этого страдания мне вполне хватило бы, чтоб умереть, будь на то воля Господа моего, и я на это сильно надеялась: «cupio dissolvi» [875] [876] . Прежде всего остального, что мне могло бы подать преходящую радость, у меня было великое устремление к смерти: «michi vivere Christus est et mori lucrum» [877] [878] .

Затем, вследствие горестной скорби, навалившейся на меня, я лежала в полном бессилии, и речь, в которой всё мое страдание обычно становится легче, не являлась ко мне. Посему та же боль и скорбь посетила меня другой раз во время богослужения, тем же образом, как и прежде. Сия весьма болезненно тянула и дергала мои члены. Дважды ощущались толчки в сердце, они были настолько сильны, что каждого из них мне хватило бы, чтобы умереть. После следующего толчка возвратилась речь с обычной сладостью, она даровала мне силу и утишила боль. Тем не менее весь день я пролежала в тяжелой болезни, и в этой великой скорби ничего не могла есть, хоть у меня и не было поста. Ибо я воистину уразумела, что не нуждаюсь в еде и что к делу, каковое во мне совершает Господь мой Иисус Христос, не относится ни плотская пища, ни телесные снадобья. Долго ли я оставалась не евши, того я не знала. Чего бы ни съела и что бы мне ни давали, у меня ни к чему нет охоты. И никакое время не доставляет мне столько досадных хлопот, как время еды. Augustinus ad alimentum sicut ad tormentum ivit et Bernardus similiter [879] [880] .

Опять-таки со вторника масленицы ко мне стала являться при трапезе великая скорбь. Она продолжалась всё постное время даже до кануна Пасхи, если случалось вкушать пищу в полдень. Так со мной бывало и прежде во время прочих постов, о чем я уже написала [881] . Впрочем, у меня не получается как следует рассказать, и сие никому не понятно, кто этого не видал. Но я хочу открыть вот что: еда и питье беспрепятственно проходят чрез глотку, а когда поступают в место меж ребер близ сердца, откуда я прежде всего получаю всякую благодать и откуда мне посылается всякая божественная сладость, то на них направляется встречный удар. Удар сотрясает все члены внутри у меня, так что мне приходится громко вздыхать, а я сама наполняюсь тоской. При этом меня то и дело донимает пронзительный, горестный плач и скорбным образом постигает людская печаль. Сие продолжается всякий день и неизменно при трапезе, а потом еще какое-то время, пока пища из меня не выходит. Лишь утихают громкие вздохи, и я не могу изречь ни единого слова до самой заутрени. Но как бы мне ни становилось скверно при трапезе, я [подчиняюсь] и вхожу в скорбь ради любви к Нему, принимая в себя столько пищи, сколько, как мне кажется, будет достаточно на целый день, однако чувствуя ясно, что пища мне не служит для пропитания. Всё время поста верный Господь не давал мне сил и помощи на сие. И то, что я должна выстрадать из любви к Нему, доставляет мне вящую радость, и я хочу сие выносить до моей кончины, коль скоро Он от меня этого требует. Среди телесных вещей величайшую радость при еде и питье получаю я от воды, она кажется мне настолько сладостной, что меня удивляет, как это все люди не употребляют воду вместо прочего пития. И всё же я не отваживаюсь пить ее вдоволь из страха, что она сделает мое тело слабым, ибо сие против Бога. Сколько бы я ни принимала тела нашего Господа, со мною больше не бывает замешательства. Поскольку я даю свою волю на то, чтобы Его принимать, постольку нахожу внутри у себя готовность к сему, каковая дается мне божественной благостыней, словно бы Бог говорит: «Даруй Мне всю твою волю, и Я смогу приготовить обитель в тебе» [882] . И Его святейшее тело, каковым обреталось оно на земле, частенько является мне настолько ощутимым и зримым [883] , что я воочию различаю Его перед собой и помышляю с немалым весельем и радостью, что мне воистину предстоит принять Его плоть и Его кровь. Зачастую я обращаюсь к Младенчику моему: «Милый мой Иисусик, стоит ли мне Тебя принимать?» А Он мне в ответ: «Воистину так, ибо Я не могу обойтись без тебя, и ты не можешь обойтись без Меня. Твоя радость — во Мне, а Моя радость — в тебе». К этому Он добавляет: «Прииди, Я сотворю тебе благо». И я знаю, что Он мне его сотворит, всю ночь напролет не могу хорошенько заснуть и едва могу дождаться, когда настанет день. Иногда же ко мне приходит обычная речь с великою сладостью от Его неложных сладостных обетований. А однажды Он вверг меня в немалое удивление. Я спросила Его об одной хворой сестре, и Он сказал мне в ответ: «Сия умрет». Потом она все-таки встала и ходила туда и сюда, куда только хотела, но вскоре, на третий день, померла.

Item ночью перед самой заутреней ко мне пришла сладкая легкость. Сия сообщила мне сокровенную силу. Я весьма возрадовалась святому Воскресению, как и тому, что провела священное время в великом страдании и сумела в молитвах своих довериться Богу, что на протяжении четырнадцати дней обычно у меня отымается. И все-таки я ощущаю горькую скорбь от того, что осталась на земле. Но мне часто напоминается, что Бог желает со мной еще многое сотворить, прежде чем я умру: «Heu mihi! quia incolatus meus prolongatus etc.» [884] [885] . Мне дается сугубая радость при изъятии моей человеческой силы и прибавлении силы божественной. И во мне воздвигается с живительной силой такое слово: «Живу ли я, живу не я, но живет во мне Иисус Христос» [886] . «Etsi is, qui foris est, noster vetus homo corrumpitur etc.» [887] [888] .

В канун святой Пасхи я читала Псалтирь, каковую до этого, в пятницу, читать не могла, и мне сие удалось, как обычно, безо всякого страдания и смятения. На Пасху я проснулась перед заутреней в великой радости, исполненной благодати, и возымела огромное желание послужить моему Господу так, как прежде не умела. В таком желании я находилась целую пасхальную седмицу и поднималась день за днем в радости уже до заутрени, полагая, что наступил час Его воскресения. Впрочем, я не знала его с тою же точностью, с какой знала час Его рождества и страстей. Один день после Пасхи, два или три, меня обыкновенно трясет от великого холода, смешанного с жаром. В этом смешении я обретаю величайшую теплоту, радость и благодать. Иногда мне является речь, иногда же и нет. На восьмой день я была уловлена связанным молчанием, о котором писала прежде [889] . Молчание приходило ко мне всякий день после полудня и продолжалось до утра, когда восходило солнце. Если у меня было намерение ранним утром принять тело Господа моего, то связанное молчание покидало меня уже накануне. Сие продолжалось со мной каждый день всё дольше и дольше даже до понедельника перед днем святого Алексия, который пришелся на вторник [890] .

В день святого Иоанна на солнцеворот [891] мною овладели холод и жар, о чем я писала ранее, вместе с тем у меня начался страшный флюс. Со среды до воскресенья я не могла сделать ни одного глотка. И все эти пять дней меня не покидало ощущение, словно в устах у меня рассасывается сладкий сахар, причем я ощущала веселящую сладостность в сердце. Когда в воскресенье я снова могла пить, сладостность у меня приуменьшилась.

В канун же праздника святого Алексия [892] послал мне Бог в Своей благостыне Своего достойного друга, которым и от которого мне много даровано. В то время я была охвачена связанным молчанием. Оно часто оставляло меня по ночам, а потом сызнова возвращалось. Если меня посещал страх из-за этого, то охватывала и сокровенная радость, и исполненное любовью мужество принять священное тело, когда у меня всё пройдет. А этот самый друг Божий и мой читал днем мессу в алтаре и захотел мне преподать нашего Господа. Но я отказалась, ибо всю ночь пролежала без прославления Божия, как это случается, когда Он удерживает меня в оковах Своего милосердия. Но всё же изнутри я приготовилась благодатью нашего Господа, пока он служил мессу. Такое со мной нередко бывает, коль скоро я хочу принять тело нашего Господа и не осмеливаюсь пожелать того, от чего прежде отказывалась. И вот у меня было великое сокровенное томление по Богу живому, чтобы Бог мне помогал Себя принимать, пока друг находится вблизи от меня, а по-человечески я испытывала опасение, что сего в эти дни не случится. Господь же мой столь благостен и милосерд, что никого не может оставить. Он утишил мое томление, даровав мне больше, нежели я ожидала, и помог мне благодатно принять Свое священное тело из рук моего друга XI раз. Я ощущала во все дни сугубую легкость в сердце и в теле, великую благодать в восхвалении Бога, а равно сладкую радость во всех делах, которые творила тем образом, как мне дается каждый Адвент, о чем я много писала, особенно во время всякой мессы, отслуженной другом.