И она сказала, что ангелов было три разновидности. Высшие окружали Господа, пока Он стоял на земле. А как принялся подыматься, стали и сии [приближаться] всё больше и больше. Они целиком пламенели в Господе и всем видом своим совершенно походили на Господа. Ибо, как сказано, Он был облачен в красновато-золотистый или пурпурный свет — так и они были полностью облачены в красное: у них рдели шесть крыльев и тело. Сие красное облачение было не из какого-то материала, но только из чистейшего света [1000] . Оно завершалось у Господа над пятами, выше них на ширину ладони, и завершалось на руках выше кистей на ширину же ладони. Таким было и облачение ангелов. А волосы у Господа были длинными и сияющими.

Ангелы второй разновидности были облачены в белый свет, хотя крылья были разного цвета и сверкали удивительной яркостью и красотой. Ангелы третьей разновидности были облачены в свет золотой, а крылья у них блистали восхитительной пестротой. И она уразумела, что то были ангелы, посланные на служение нашего ради спасения. Пестрота крыльев означает различие добродетелей, которые они творят в нас. И все ангелы были совершенно прозрачными.

Итак, на четырнадцатый день случился праздник блаженного Иоанна Крестителя [1001] , она же задумала причаститься. А ночью, когда почивала, ощутила во сне дивную усладу духа и внезапную перемену, да так сильно, что пробудилась от сна. И так, опьяненная духом, исполненная не знающим меры весельем, она выпрыгнула из постели и, воздев руки к небу, начала хвалить Бога такими словами: «Прииди, Душе Святый!», ибо думала, что настал Троицын день.

Затем, возвеселившись в духе, она пришла в храм причаститься. И, едва приняв тело Господне в уста, испытала телесными чувствами несравненную сладость, но не ощутила никаких свойств и качеств хлеба на вкус и на ощупь, а равно никакой шероховатости, о чем можно было бы кратко поведать. Сия живая и истинная манна спустилась, неразжеванная и никоим образом не касаясь зубов, сразу вовнутрь с непомерною сладостью, причем в ней самой произошло изменение как в духе, так и в душе. И ей показалось, что сердце и нутро у нее сделались шире, дабы предоставить место Спасителю. Повсюду же внутри у себя она ощущала не иное, как сладостность манны, которой не ведает тот, кто не получает ее.

Придя тотчас в экстаз, она увидела многое, о чем не знала, как рассказать, потому что, как я полагаю, Господу не хотелось, чтобы сие было кому-то открыто. Она мне однажды поведала, что нередко случалось, что то, что восприняла в откровении, о чем, как казалось, было весьма затруднительно или невозможно поведать и представление о чем уже стерлось, [потом] с большой быстротой сызнова приходило на память, и она о том говорила с такой легкостью, что сама удивлялась, распознавая по этому, что имеется воля Бога на то, чтобы мне, убогому и недостойному грешнику, поведать об открывшемся ей, а равно о том, что ей возвестил божественный голос, который обычно в ней говорил.

В понедельник, следующий за октавою Рождества блаженныя Девы [1002] , будучи в храме, когда начиналась обедня, сия пришла в дух и, воспламененная изнутри божественным пламенем, узрела в безмерном свете великое множество образов, являющих положение людей и жизнь как мирских, так и духовных особ, священников, клириков, добрых и грешных мирян. В образе каждого представлялось немало благого и злого всякого из них по отдельности. И, как сообщила сама, ей было столь привычно видеть и уразумевать, словно она сие созерцала всегда.

Иные являлись в ужасающем виде, и, как сказала она, злые священники выглядели страшнее, чем прочие грешники, так что она и сама испугалась. И если бы Господь незадолго до этого и вскоре после того не утешил ее милостивым откровением, то она бы убоялась и вовсе. Злобные попы были целиком обнажены и черны, имели круглую диадему вокруг головы, что означает священническое достоинство и признание [у людей]. Ибо у всех были круглые диадемы, как то изображается у святых, хотя и различные, в зависимости от заслуг. Диадема недобрых священников была черного цвета, из смолы и запутана в волосы. Их лики были черны, глаза вырваны, зубы ужасны. Вся грудь вымазана человеческим калом, что означает гнусность сердечных желаний. Кисти рук были в крови, и она капала с них. Сие указует, что они недостойно обращаются с телом Господним, как то, уже после видения, ей было растолковано голосом, и знаменует собой несправедливость, жестокость, которую они оказывали находившимся у них под опекой отлучением от Церкви и лишением таинств.

Благие же пастыри были облачены в белые ризы священников, означавшие чистоту как тела, так и души. Стола [1003] была из чистого золота, что знаменует любовь. Манипул [1004] на левой руке был вышит пестрыми нитями, что указует на многообразие добродетелей. Лица, окрашенные в красный и белоснежный цвета, были прозрачны. Круглая диадема поверх головы была светом, изжелта-красным и как бы исходящим от солнца, но такова, что, поскольку светилось лицо, светилась и диадема, однако свет каждый раз различался по яркости. А кроме священников никто не имел диадемы, и оное означает, как сказано, священническое достоинство и признание. Что касается обуви у них на ногах, то она была из цветов, что означает кротость и ласковость духа, как и цветы бывают мягки на ощупь.

В сходном виде явились достойные дьяконы и иподьяконы в надлежащем убранстве. Подобно [священникам] добрые и злые супруги были различны, ибо злые являлись грязными и неопрятными, благие же благообразно украшенными, одни больше, прочие меньше, сообразно заслугам. Все их заслуги и злодеяния опознавались по образам безо всякого затруднения. При этом не было ни единого совершенного либо благообразно украшенного, на чьем лике или одежде не было чего-то отталкивающего. Все девы были наряжены в белоснежные одеяния, что знаменует собой чистоту. На головах были короны, которые, впрочем, не замыкались в кольцо, что указует на несовершенство святости их теперешней жизни.