Я дождалась, пока Вика уйдет и вышла из кабинки.

У зеркала встретилась с собственным отражением. Покрасневшие глаза, спутанные волосы, дрожащие губы. Но глубоко внутри, сквозь боль, пробивался холодный блеск.

Та Ксюша, которая прощала, ждала, надеялась — её больше не было. Теперь на меня смотрела другая женщина. Женщина, которая больше не позволит себя обманывать. Женщина, которой предстояло забрать своё обратно.

— Ксюш, ты чего так долго? — встревоженно спросила Наташа, когда я вернулась.

— Пошли домой, — сказала я отстраненно.

Она ничего не спросила. Просто взяла меня под руку и повела к выходу.

«Нет, Паша, ничего ты не осознал. Зато это сделала я. И ты об этом ещё пожалеешь. Обещаю.»

Я стояла у холодильника, сжимая в руке маркер. На двери висел список — мой личный план спасения. Пять пунктов, выведенных дрожащей рукой в три часа ночи. Пять шагов к новой жизни, в которую я ещё не верила.

Первый — подать на развод.

Сегодня я поставила галочку напротив него.

Линия аккуратная, тонкая — как будто рука до последнего сопротивлялась этому движению. Взгляд цеплялся за буквы, и в горле снова застрял ком. В голове настойчиво звучал вопрос: А что дальше?

В суде пахло бумагами и пылью. Серые стены давили, воздух стоял тяжёлый, как перед грозой. Я чувствовала, как у меня подкашиваются колени, а руки холодеют. Судья читал что-то монотонно, не глядя мне в глаза.

Для него это привычный рабочий день. Для меня — точка невозврата.

— Вы уверены в своём решении? — его голос звучал устало, почти безразлично, как будто он задавал этот вопрос десятки раз за день.

Я сжала пальцы, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

— Да.

— Месяц на примирение. Если за это время решение изменится, вы сможете подать заявление о прекращении процесса.

Я кивнула, не в силах сказать ни слова. Примирение… Смешно. Как будто тридцать дней могут что-то изменить, я никогда не прощу этого предателя.

Судья чуть приподнял бровь, внимательно глядя на меня.

— Пожалуйста, проверьте документы. Всё ли вас устраивает?

Я взяла листы, машинально пробежав глазами по строчкам. Всё, что от меня было нужно — поставить подпись. Но я заставила себя перечитать всё ещё раз, помня свой предыдущий опыт. Предыдущий урок очень дорого мне стоил. Ошибок не было.

Пальцы дрожали, когда я выводила свою фамилию. В этот момент что-то оборвалось внутри. Окончательно. Безвозвратно.

Я подписала всё, что от меня требовалось.

— Да, — повторила я, возвращая бумаги.

Когда я вышла на улицу, ветер обжёг лицо ледяным порывам. Наташа стояла у ограды, кутаясь в свой пуховик. В руках стаканчик с кофе, от которого поднимался тонкий пар.

— Поздравляю, Ксюха. Теперь ты свободна.

Свободна.

Я кивнула. Произнесла это слово про себя, и оно застряло у меня во рту, оставляя горький привкус на языке. Хотела ли я этой свободы? Или мне просто не оставили другого выбора?

— Как ты? — тихо спросила Наташа, заглядывая в глаза.

— Никак, — ответила я честно.

Голос прозвучал глухо, будто доносился издалека. В тот момент мне хотелось только одного — исчезнуть. Чтобы всё закончилось само собой, без этих бесконечных разговоров, без тяжести в груди, без боли.

Александр ждал нас у машины, не сводя глаз с Наташи.

— Давайте я вас подвезу до дома. Нужно поговорить, — сказал он, резко повернувшись ко мне всем корпусом.

Я кивнула, все равно не было сил идти пешком. Наташа села на заднее сиденье, бросив на меня быстрый взгляд, а я устроилась рядом с Александром. Машина медленно тронулась, и мы поехали сквозь серые улицы, залитые тусклым ноябрьским светом.

В салоне пахло кожей и мятными конфетами. Я смотрела в окно, где в мутном отражении видела своё лицо. Я не узнавала себя. Словно совсем другой человек, не та Ксюша, что была год назад. Та Ксюша смеялась, строила планы, любила, и верила, что семья — это навсегда.

А эта…

Эта просто пыталась выжить. И не сломаться.

— Ксения, — тихо позвал Александр, не отводя взгляда от дороги. — Ты точно подписывала только основной договор?

Я сглотнула, сжимая пальцы на коленях.