— Я знаю, — он сжал мои колени чуть крепче. — Все закончилось. Ты в безопасности.

В этот момент мне хотелось только одного — уткнуться ему в плечо, почувствовать его объятия, забыть весь этот кошмар. Я видела в его глазах неподдельную заботу, видела, как он волновался за меня. После всего, что между нами было я ждала… Не знаю, чего я ждала. Слов поддержки? Утешения? Может быть, даже признания, что он боялся за меня?

Он помог мне подняться. Его рука поддерживала меня за локоть. Мы вышли из комнаты в коридор, где все еще было шумно и суетно. Он подвел меня к окну, подальше от толпы.

— Тебя нужно осмотреть в больнице, — сказал он уже более ровным, почти официальным тоном. — На всякий случай. Проверить на скрытые травмы, шок…

— Я в порядке, Андрей, правда, — я попыталась улыбнуться. — Обычный стресс. Отлежусь дома.

Он покачал головой. Его лицо снова стало строгим, непроницаемым. Та маска начальника, которую он носил так уверенно, вернулась на место.

— Нет. Ты поедешь в больницу. Это приказ.

Я удивленно посмотрела на него. Приказ? Сейчас?

— Но зачем? Я же говорю…

— Ларина, — он перебил меня, и его голос стал ледяным. Таким холодным, каким я его еще никогда не слышала. Он отстранился от меня на шаг, его взгляд стал жестким, отчужденным. — Ты поедешь в больницу. А потом… потом можешь приехать на станцию и собрать вещи.

Я замерла, не веря своим ушам. Собрать вещи? Что он имеет в виду?

— Что? — переспросила я, чувствуя, как холодеет внутри.

Он смотрел на меня в упор, и в его глазах не было ни капли тепла, ни тени сочувствия. Только холодная, беспощадная решимость.

— Ларина, ты уволена.

— Ларина, ты уволена.

Слова ударили, как разряд дефибриллятора, заставив меня замереть на месте. Воздух вышел из легких свистящим шепотом. Я смотрела на Андрея, на его жесткое, непроницаемое лицо, и не могла поверить своим ушам.

Уволена? Сейчас? После всего? После того, как он только что смотрел на меня с такой тревогой, с такой нежностью в глазах?

— Что?.. — переспросила я, голос был чужим, слабым. — Вы… ты серьезно? Почему?

Он отвел взгляд, посмотрел куда-то мимо меня, на суетящихся в коридоре полицейских и медиков.

— Это мое решение, Ксения. Окончательное. Я подпишу приказ сегодня же.

— Но… за что? — я сделала шаг к нему, пытаясь заглянуть в глаза, поймать его взгляд. — За то, что мы попали в заложники? За то, что я… что я выжила?

Он наконец посмотрел на меня. И в его глазах была такая ледяная пустота, что меня пробрала дрожь, не имеющая ничего общего с пережитым шоком. Той теплоты, той нежности, что я видела всего несколько минут назад, не осталось и следа. Передо мной снова был главный врач Мельников — холодный, властный, беспощадный.

— Ты нарушила все возможные инструкции, Ларина, — отчеканил он. — Ты подвергла неоправданному риску себя и своего напарника. Твои действия были непредсказуемы и эмоциональны. Я не могу держать на станции сотрудника, на которого нельзя положиться в критической ситуации. Сотрудника, который создает проблемы, а не решает их.

Его слова были как пощечины. Каждое — точно в цель. Он повторял почти то же самое, что говорил мне после пожара. Но тогда это было просто выговором, а сейчас… сейчас это звучало как приговор. И звучало абсолютно несправедливо.

— Но мы спасли раненого! — возразила я, чувствуя, как внутри закипает обида и гнев. — Мы действовали по ситуации! У нас не было выбора! Он угрожал нам оружием!

— Выбор есть всегда, — отрезал он. — И твой выбор привел к тому, что вы оба чуть не погибли. Я не могу допустить, чтобы это повторилось. Моё решение окончательное. Поезжай в больницу, пройди осмотр. Потом можешь забрать свои вещи со станции.

Он развернулся и быстрым шагом пошел прочь, не оставив мне ни единого шанса возразить, объясниться, спросить… просто ушел, оставив меня стоять посреди коридора, раздавленную, униженную, не понимающую абсолютно ничего.

Я не помню, как добралась до больницы. Кажется, меня отвезла одна из бригад. Помню, как меня осматривал врач, задавал какие-то вопросы, светил фонариком в глаза. Я отвечала механически, на автомате. Ссадины, ушибы, шок… Стандартный набор после такого. Мне предложили остаться на пару дней под наблюдением, но я отказалась. Хотелось только одного — уйти, спрятаться, исчезнуть.

Я подписала отказ от госпитализации и вышла из больницы. Руки всё еще дрожали. Слова Андрея эхом отдавались в голове: «Ты уволена». Почему? Почему он так поступил? Ведь он волновался, я видела это! Его взгляд, его руки… А потом — этот ледяной тон, эти жестокие, несправедливые обвинения. Что произошло за те несколько минут?