– Бессо Давидыч, там миньоны твои не разбежались ещё?

– Вот сейчас две группы закончили, а что?

– Такое дело...

Объясняю ему про кота. Прошу его спортсменов помочь с поиском в округе.

– Кто найдет, тому вознаграждение, естественно. Рыжий, плоскомордый, шароглазый...

– С белыми лапками и галстуком, - подсказывает, переживая , Наташа.

– С белыми лапками. Жирный.

– Пушистый...
– поправляет она.

– Пушистый. По подвалам пусть не шарятся, я сам. В округе пусть посмотрят, как по домам пойдут.

– Сделаем, Александр Михалыч.

– Номер мой всем раздай, пусть фотки кидают, если похожего встретят.

Пока говорю, Наташа вжимается мне в плечо лицом, обнимая за руку. И тихонько всхлипывает.

Адольфовна недовольно и настороженно меряет шагами студию как камеру. Пусть тренируется!

– Мам, я хочу, чтобы ты уехала. Сегодня же.

А, то есть, ты думаешь, что я пошутил? Нет, я не пошутил...

– Ты же знаешь, у меня самолёт. Да и формально, это моя студия, а не твоя. Так что не указывай матери!

– Золотишко советую снять, - цежу я.
– И сопротивление при аресте не оказывать. Заломают, наручники наденут.

Припухнув, молчит, поглядывая на Наташу.

Слышу, как срабатывает лифт.

Наташу надо срочно изолировать, она душа добрая, может начать препятствовать воспитательной работе.

Известно мне даже что скажет, мол пожилой человек... А пожилой этот человек тут же с инфарктом очередным в ноги рухнет.

А я уже на своей работе давно понял, что возраст нихера не оправдание. Известная истина - если человек мудак, он и в старости мудак. Возраст никого не облагораживает, только усугубляет то, что есть.

– Наталья, тушь потекла, - шепчу ей.
– Умойся...

– Да?!
– смутившись, прикасается пальцами к щекам.

– Давай-давай... А то как панда.

Подталкиваю ее в сторону ванной.

И только она заходит, подпираю стулом дверь и сажусь на него.

Заходит наряд, начинается представление. С обмороками, сердечным приступом, стенаниями безвинно пострадавшей старушки. Потом пафос, угрозы...

Но я и не такие шоу видел.

– Саш!
– дёргает ручку Наташа.
– Что происходит?..

Игнорирую, пока Люцифера не уводят.

Пятнадцать суток, как обещал, я конечно ее держать не буду, но с цыганами прокачу, и к веселым солевичкам на приходе запихаю. Для восстановления кровообращения, так сказать, и обозначения границ дозволенного. Невротика из окна - это недозволенное мероприятие. Это - за гранью.

Вообще, первый признак бытового психопата - жестокость к животным. Это наши вечные клиенты! Они проявляют себя там, где безнаказаны. А я психопатов очень уж не люблю. Особенно в ареале обитания моих близких.

Они уходят, я закрываю дверь. Выпускаю Наташу.

Она молча садится на стульчик, смиренно складывая руки на колени.

– Ничего не говори, - предупреждаю я строго, доставая сигарету.
– У тебя нет на эту тему комментариев.

– А у меня и нет...
– шепчет, обессиленно, опуская взгляд.

– Вот и молодец! Давно пора уже самой было ее послать.

– Я просто знаешь, всегда боюсь, что случиться что-нибудь, а мне обратиться не к кому. Если сделаю так.

– Есть к кому. Ко мне обратишься.

– А если мы расстанемся?

– Даже если расстанемся.

– Спасибо.

– Но мы не расстанемся.

Курю на балконе, всматриваясь вниз.

Первый этаж - нежилое, крыша выступает. Там глубокий сугроб и видна вмятина, куда, вероятно, приземлился кошак. Но фонари ещё не зажглись и в сумерках не видно, куда он двинул дальше.

Но живой, сто пудов.

На телефон сыпятся фотки разномастных котов.

Не он...

Не он.

Не он!

Невротик! На руках у маленькой девчонки. Глаза ещё больше обычного, шугливо оборачивается в камеру. На этом моменте и сфотан.

Захожу в комнату.

– Нашли! Живой.

Скидываю миньончикам адрес.

Спускаемся с Наташей за котом.

Губы ее нервно подрагивают.

– Не реви! Сломаешь миньонам психику, они ещё мелкие на рыдающих тёть смотреть.

Шмыгает носом с печальной улыбкой.

Кота приносят две девчонки лет восьми-девяти.

Пока Наташа отдирает его от "носительницы" уточняю:

– Как зовут-то вас?

– Я - Милка...
– хитренько прищуривается вторая.
– Она - Стася.