Сморчок заголосил, увидев Мутомбо, Мвэндвэ и Мотэ Мдого. Прав был, кстати, вчера Головин — других букв, что ли, не было? Анюта, почуяв неладное, соскользнула с колена чёрного богатыря и запрыгнула на мои. Я обнял её, положив подбородок на макушку — так она с самого раннего детства быстрее успокаивалась.

— Чего он вопит, пап? — спросила дочь громким шёпотом, не сводя глаз со звонкого деда.

— Откуда ж я знаю, солнышко? Может, нарушили чего, скорость превысили или встали под знаком, где нельзя, — спокойно ответил я редкой даже для меня ахинеей. Сзади одновременно и очень похоже фыркнули Тёма с Бадькой. Натурально, одна сатана.

На переливы колдуна что-то прогудел наш великан-водитель, к нему подключились тётя с племянницей, а в финале что-то явно весомое добавил морпех. Сморчка это явно удовлетворило — он сбавил тон и темп значительно и начал что-то вполне конструктивно, вроде бы, вещать, поочерёдно тыча пальцем в местных. Потом остановился, нашёл глазами меня и совершенно вежливо и спокойно добавил ещё что-то, снова от души насыпав сонорных согласных. Поклонился и вышел, опираясь на свою палку с погремушками.

— Чего заходил-то? — поинтересовался я у морпеха.

— Как это по-простому-то, — начал было тот, но как-то неуверенно, даже странно для такой фигуры в таком мундире и при таких регалиях.

— Илюха! — чуть громче, чем, наверное, следовало бы, отчеканил Головин.

— Командующий парадом довёл диспозицию и порядок построения на плацу! — мгновенно вылетело из Умки. Вот оно, военное прошлое.

— Пенсионер объяснил, кто за кем выходит, и кому где стоять, — тут же перевёл приключенец для нас, гражданских. И продолжил изучать происходившее за окнами.

Чёрное море из местных, увешанных и украшенных Бог знает чем, колыхалось, но при должном внимании в его движении различались какие-то правила и закономерности. Можно было заметить четыре основных больших группы, на которые делилась эта единая толпень. И фигуры, вроде Мутомбо, которые возвышались рядом с какими-то особенно ярко наряженными — начальством, наверное. И живой коридор, что начинал вырисовываться: от нашего автобуса до самого ствола гигантского дерева.

Получалось, что сперва автобус покидали местные и Илюха. Следом за ними — Лорд и Тёма с жёнами. Последними, или, приятнее сказать, заключительными — Волковы. И Мотя. Так и началось. Отельера с нарядными женой и здоровяком-родственником волны чёрного моря встретили криками и улюлюканьем — я такое только в программе «Клуб путешественников» видел, с Сенкевичем, давно, очень. Мутобмо шагал по коридору с гордо поднятой головой, то и дело кому-то кивая или крича. Умка с Манькой шли за его широкой спиной чинно, под ручку, как по главной улице родного города на Первомай или Рождество. Головины и Ланевские пытались идти похоже, но Лорд с Милой выглядели слишком удивлёнными, мягко говоря, а Тёма — излишне напряжённым. Его опасно сощуренные глаза явно видели каждого из присутствовавших на этом странном празднике насквозь. И даже глубже.

Когда по ступенькам спустился я с Анютой на плечах, стало значительно тише. Только голоса повторяли один за другим одну и ту же фразу, что-то вроде «мбуа муиту муепе». Подав руку, помог спуститься Наде, которая во все глаза глядела на небывалое: толпы негров, обряженных в тряпки, рога и перья, костры и хижины посреди саванны. Пожалуй, она, да и я бы, чего уж там, предпочли смотреть такие страсти по телевизору. А когда в двери показалась стройная фигура Моти — толпа завопила так, что нас чуть не задуло обратно в автобус. Или у шамбала так сильны родственные связи, что за любую вернувшуюся с этих ихних европ переживают, как за свою, или она тут не просто бабкина внучка и Манькина племянница. Поди, принцесса какая-нибудь королевская тутошняя. Ох и влип я опять…

Врезали барабаны. Сперва будто гром раздался — разом грянули все. Потом часть, из самых больших, стала отбивать ритм, довольно динамичный, а вторая, из тех, что поменьше, добавляла в него красок и веселья. В густой темноте африканской ночи, подсвеченной, казалось, сотнями костров и факелов. Высокие крепкие фигуры, блестя глазами и зубами, потянулись с четырёх сторон к дереву, замирая возле ствола. Стоявшие ближе к коре вытянули ладони вверх, те, что оказались дальше от дерева — опустились на колени и четвереньки. В жилистых мощных чёрных руках появились овальные щиты, выстроившись над их фигурами.

— Раз ступенька, два ступенька — будет лесенка, — прошептала Аня мне в самое ухо. Я только кивнул. Лесенка — это нормально. Лучше, чем песенки-танцульки и прочие громы-молнии. Хотя бы понятнее.

Интересно, кто-нибудь когда-нибудь видел, как дерево рождает человека? Мы вот увидели.

Барабаны было затихли, но лишь для того, чтобы начать снова бить, всё ускоряя темп. Когда скорость навскидку дошла до частоты пульса «сто сорок ударов в минуту», а громкость поднялась до таких высот, что Аню аж подкидывало у меня на плечах, над всей саванной раздался оглушительный лай. Тут подскочили и мы с Надей.

— Это голос Куду, — перекрикивая всю эту собачью свадьбу объяснила Мотя по-английски. — Так звучит антилопа в саванне, так зовут духов великих предков. Я третий раз в жизни слышу подобное, но сейчас что-то потрясающее. Здесь все четыре рода Куду: шамбала, тэйта, акамба, каре-каре** — такого не было очень давно!

Я озирался, стоя среди бесновавшейся толпы негров, что в кои-то веки собрались полаять хором. Дочь прижалась к затылку, обхватив руками мою голову. Жена вцепилась в руку так, что не оторвёшь при всём желании. И вдруг на ночную Африку рухнула мёртвая тишина.